Долгие ночи - [40]

Элис искоса разглядывала его, дожидаясь меню. Худощавый, светловолосый, с правильными чертами лица, похожий, скорей, на скандинава, чем на итальянца, он задумчиво вертел в пальцах позолоченную зажигалку.

— Меня зовут Рудольф, — неожиданно представился он и снова привстал. — А вас?

— Элис, — немного растерянно ответила она.

— Англичанка? — У него был едва заметный акцент.

— Да.

— А я из Мюнхена.

Повисла довольно неловкая пауза. Элис не знала, стоит продолжать этот странный разговор или лучше встать и уйти. Молодой человек ни разу не взглянул на нее, он сидел, опустив глаза, и нервно барабанил пальцами по столу.

— Позвольте мне угостить вас. Пожалуйста. — Он остановил ее движением руки. — Не бойтесь, я ничего не потребую взамен. Просто мне ужасно одиноко, а вечер только начинается…

Элис сочувственно улыбнулась: еще один несчастливый, никому во всем огромном мире не нужный человек. Почему бы не принять его предложение? Ей тоже не слишком весело и совсем не хочется возвращаться в номер отеля, где так пусто и темно.

— Так вы согласны? — спросил он с надеждой. — Что вам заказать?

— Пиццу и овощной салат. — Элис вдруг ощутила сильный голод.

— Отлично. — Рудольф жестом подозвал официанта и по-итальянски продиктовал тому заказ. — И графин кьянти. Тоску надо разбавлять вином, не правда ли?

— Не знаю. — Элис пожала плечами. — Мужчины в этом понимают лучше.

— Да? А вот многие женщины считают, что мужчина вообще не способен грустить, что он не больше, чем жизнерадостное животное, годное лишь на то, чтобы питаться и размножаться.

— Это некоторое преувеличение, — неуверенно сказала она, вспоминая многочисленные разговоры в редакции: там именно такое мнение о «сильном поле» и высказывалось.

— Да вот вам и подтверждение, — не слушая ее, продолжал Рудольф. — Американский журнал, я нашел его сегодня в кафе, какой-то турист, наверное, забыл. — Он достал из сумки журнал и протянул Элис. — Полюбуйтесь!

Взглянув на обложку, она прикусила губу, сдерживая нервный смех. На столе лежал последний номер «Золотой орхидеи», в котором была и статья самой Элис, посвященная свободным и сильным женщинам. Она прекрасно помнила весь текст, одобренный Надин. Роль мужчине там действительно отводилась весьма неприглядная, он приравнивался чуть ли не к домашнему животному.

— Хотел бы я повстречаться хоть с одной из тех, кто пишет эти дурацкие заметки, — сердито сказал Рудольф. — У меня была очаровательная подруга, мы собирались пожениться, даже кольца купили. — Он покачал головой и взглянул на покрасневшую Элис так, словно это она была во всем виновата. — А потом моя невеста улетела по делам в Америку на пару недель. И вернулась оттуда совсем другим человеком, представляете? Ей уже не нужны были семья и дети! А мне она заявила, что я мешаю ей развиваться.

Элис была не рада, что завела этот разговор, но остановить Рудольфа в его исповеди оказалось невозможным. Он говорил и говорил, замолкая на мгновение лишь для того, чтобы перевести дыхание. Ужин был съеден, вино выпито, официант выразительно посматривал на часы, намекая, что кафе скоро закрывается.

— И вот я здесь, один, а моя бывшая невеста с утра до ночи сидит в своем банке. У нее даже нет пяти минут, чтобы поговорить со мной по телефону. — Рудольф наконец замолчал и тяжело вздохнул.

— Я искренне вам сочувствую. — Элис коснулась рукава его пиджака. — Но ведь не все еще потеряно. Найдите себе другую женщину…

Он вдруг оценивающе взглянул на нее.

— Кстати, а вы одна в Риме?

— Да, — ответила Элис, но тут же быстро добавила: — Я жду мужа, он должен скоро приехать.

Огонек интереса, вспыхнувший было в глазах Рудольфа, погас.

— Вашему мужу повезло, — грустно сказал он. — Спасибо, что выслушали. Мне и вправду стало немного легче.

Простившись с ним, Элис отправилась обратно в отель. Судьба будто нарочно устроила эту встречу, да еще и снабдила Рудольфа журналом. Такие совпадения случаются довольно редко и наводят на размышления. Элис и раньше не до конца была уверена в правоте Надин и ее сотрудниц, а теперь все чаще убеждалась в обратном.

Или, может быть, она была плохой ученицей, не усвоившей уроки современных амазонок. Потому что ей все равно хотелось нежности и заботы, хотелось, чтобы у нее был уютный дом, напоенный радостью и смехом детей, и сильный мужчина, который оберегал бы ее от невзгод…

Медленно идя по узкой улочке, залитой бледно-желтым светом фонарей, Элис с затаенной грустью смотрела на влюбленных, обнимавшихся на скамейках. Слышен был шепот, звуки поцелуев, приглушенный смех. И, помимо воли, в памяти всплывали образы их с Мэтью любви — два сплетенных тела на смятых простынях, исступленные ласки, сводившие с ума прикосновения, жар страсти.

Элис подавила вздох и в который раз за последний день повторила себе, что все кончено. Но это нисколько не помогло, к желанию близости примешивалась острая боль. Эта связь была оборвана так грубо и резко злыми словами Кэтрин, что сшить ее заново казалось невозможным.

— Синьорина, таким красавицам опасно гулять по ночам в одиночестве.

Элис вздрогнула и обернулась. Молодой итальянец, хорошо одетый, высокий и такой смуглый, что в темноте поблескивали лишь белоснежные зубы, догнал ее и теперь шел рядом.