Долгие ночи - [44]

До родника оставалось совсем немного, а мальчику еще хотелось и Берса послушать, и самому рассказать о многом. Когда еще другой такой случай выпадет! Берс к ним никогда один не приезжает. А сейчас словно сам Аллах организовал такую встречу и такую беседу. И вот-вот она прервется.

— Люди говорят, что царь дал тебе два ордена. Это правда?

— Правда.

— А за что же он их тебе дал? Разве и ты его слуга?

— В одной далекой стране живет народ. У него был свой царь, который притеснял этот народ. И народ восстал. Царь той страны обратился за помощью к русскому царю. Так уж повелось на земле, что когда народы восстают против своих царей, то все цари сразу объединяются против непокорных. Ну вот и русский царь послал в ту страну свои войска, среди которых был и я…

— Я видел офицеров. Все они носят свои ордена на груди. А почему ты их не носишь?

— Я бросил их в Мичик[41].

— Нехорошо ты поступил, ваши, — расстроился Болат. — Спрятал бы дома.

— Дома-то у меня нет. Где же прятать?

— Мог бы мне отдать.

— Не знал я тогда, что живет на земле мальчик по имени Болат.

Только скажу тебе откровенно, что глядишь иной раз на ордена и кажется, что с них кровь людская капает.

— А много людей живет на земле?

— Много.

— И всем живется так же плохо, как и нам?

— Большой разницы нет. Почти всюду сильный слабого поедает.

Но в других странах люди более образованные, знают, что им делать. Твой отец никогда не учился, ты тоже. Потому-то все мы, как слепые, плутаем в потемках и любому легко нас одурачить.

Мальчику очень хотелось расспросить Берса о школах. Медресе он видел, в Шали их несколько. А вот что такое школа? Один Берс знает. Но они уже подошли к роднику, и Болат не успел задать новые вопросы.

* * *

Друзья обнялись. После первых общих расспросов перешли, наконец, к делу. Берс, которому больше всех не терпелось услышать о новостях, подсел поближе к Маккалу.

— Ну, выкладывай, как дела в Ичкерии?

Маккал качнул головой.

— Утешительного мало. Последние события нарушили все наши планы. Бильтинцы Шахбулат и Нуркиши затеяли двойную игру. От нас еще не отреклись, но перед начальством хвостом виляют.

Шахбулат и судебный заседатель Самби — близкие родственники.

Оба выходят из дела. Герзельский Хасу еще в прошлом году стал доносчиком. Правда, про нас пока не заикается, мстит только Шахбулату и Самби. Но все равно он предался властям и нам больше не товарищ. Хату Мамаев крепко держит гендергеноевцев, а Чомак Ойшиев — своих гордалинцев…

Трава у родника была мягкая, жаркое солнце согревало землю.

Берс откинулся на спину, заложил руки под голову. Молчал, глядя на вершины деревьев, сквозь листву которых просвечивала бездонная синь неба. В этой сини плавно кружил ястреб. Берс внимательно следил за полетом хищника, выбравшегося на охоту.

Мгновение — и ястреб камнем упал вниз. Через секунду он снова появился и с добычей в когтях медленно полетел к горам.

— Я никогда не верил ни тому, ни другому, — сказал Берс. — Ради спасения своей шкуры они способны продать родную мать. Таков же и Шахбулат. А Нуркиши смотрит ему в рот. Знаю, мулла Багало ненавидит русских, а это еще хуже. Стоит ему кинуть подачку, как тут же потеряет голову. Я говорил раньше и повторяю сейчас: большинство наших бед произошли по вине целого ряда представителей духовенства. И я нисколько не сожалею, что прошлой зимой многих из них отправили в Сибирь.

— Ты не совсем прав, — возразил Арзу. — Народ верит в Бога, а раз так, то только духовенство может организовать народ и повести его на борьбу.

— Ошибаешься. Духовенство, газават уже привели нас почти что к гибели. Так разве можем мы доверить теперь судьбу народа этим людям? Практически они понятия не имеют о том, что происходит в мире! Они оторваны от жизни. Их знания и мировоззрение покоятся на молитвах. Они могут звать лишь к газавату или к примирению с властями. Причем и в том, и в другом случае они преследуют одну цель: лишь бы им самим было тепло и сытно.

— Тогда военное дело мы возьмем в свои руки, а духовенство пусть занимается укреплением религии и законов шариата. Шариат — это дисциплина. А народу без дисциплины не обойтись. Но в наши ряды может встать любой, безразлично, какого он племени или веры.

Берс засмеялся.

— Арзу, ну разве допустят нечто подобное все твои муллы и хаджи? Плохо ты их знаешь! Ведь благодаря им наш народ и считает христиан виновниками всех своих несчастий, а значит, и олицетворением зла.

— Э нет, ошибаешься! Знаешь ли ты, сколько беглых русских солдат сражались вместе с нами против царских войск? Да как сражались! Дай Бог так каждому из нас! Отступили вместе с нами в Гуниб и бились там до последнего вздоха. — Арзу все больше распалялся, чувствуя за собой верх в споре. — Разве не русские солдаты учили нас стрелять из пушек, а? Что ты на то скажешь?

Ведь приняли же этих солдат-иноверцев.

— Хорошо, пусть будет по-твоему. Возможно, в чем-то ты и прав, — устало согласился Берс. — Но назови мне хотя бы одного муллу из равнинных аулов, который от чистого сердца пойдет вместе с нами. Причем чтобы народ ему поверил. Да не найдешь ты таких. Власти нагнали на них страху.