Долгие каникулы в Одессе - [30]

Я не знаю, чем бы окончился зарождающийся скандал, но тут раздался негодующий вопль Сониной мамы:

— Соня! Это шо такое? Я тебя спрашиваю! — и тётя Бэлла разъярённой фурией вылетает из своей квартиры на галерею, потрясая синими сатиновыми трусами. Упс! Моими трусами. Я ж вчера совсем забыл за них, и они так и остались лежать в Сонечкиной корзинке.

Увидев во дворе толпу народа, Белла Бояновна ойкает и прячет руку с трусами за спину. Но народ, привлечённый громким воплем уже успел рассмотреть интимную деталь мужского гардероба и теперь требовательно и предвкушающе уставился на девочку ожидая подробностей. А та, полыхнув лицом словно маков цвет, в растерянности смотрит на меня.

— Это не мои! — слышится её чуть слышный дрожащий голосок. — Это Мишины!

— Во бандит! Весь в деда! — торжествующий и даже чуточку восхищённый голос скандалистки перекрывает зарождающийся смех.

— Тот шлемазл в молодости был такий же шустрый. Стоило только чуточку сомлеть и забыться, как он тут же норовил свои бейцы пристроить в твою корзиночку. Но вот трусов, гад, не забывал ни разу! — последняя фраза потонула в громовом хохоте

— Соня! Домой! — голосом тёти Бэллы можно легко заморозить всё Чёрное море и ещё немножечко на Средиземное останется. А с её величественной фигуры можно ваять статую «Непоколебимая Решительность». Спина прямая, голова гордо вскинута вверх, грудь смотрит вперёд. Одна рука упирается в талию у монументального бедра, а вторая решительно указывает флагом на дверь. И всё бы ничего, если бы этим флагом не были мои злосчастные трусы. Бедная Соня так торопится, что запинается и чуть не падает на лестнице. С трудом успеваю её поддержать и чуточку притормозить.

— Соня! Всё будет хорошо, я тебе это обещаю. Ничего страшного не произошло. Щас всё разрулю, только ты лишнего о вчерашнем не болтай. Поняла? — девочка потерянно кивает и поднимается на галерею вслед за мной, так как первый удар урагана я решаю принять на себя.

— Тётя Бэлла, отдайте уже эти несчастные трусы мне. Шо вы их треплете как Тузик грелку? Они совершенно новые и ни разу не стираные, зачем их сушить ещё? И шо вы в них так вцепились, словно это долгожданные алименты. Это вовсе не они, а даже наоборот алиби, что мы вчера ходили немножко купаться. И Додик с Ариком вам это подтвердят! Так что не надо смешить народ и устраивать скандал на пустом месте. Вы же серьёзная женщина и уважаемая дама. Что могут за вас подумать недалёкие люди, у которых всего одна извилина и та прямая, и не в голове, а делит пополам тухес. А в голове у них воробьи и они сейчас полетят во все стороны с глупыми и вздорными новостями.

От моего монолога Сонина мама впадает в лёгкий ступор и трусы наконец-то перекочёвывают в мои руки. В последний момент она встрепенулась и с подозрением взглянула на меня.

— Стой! Миша, о чём вы сейчас шептались с Соней на лестнице и шо за воробьи?

— О! Вы-таки уже вернулись в себя? Я просто немножко успокаивал вашу девочку, которую вы поставили в неловкое положение своими непродуманными поступками. Так что я выполнил чуточку работы за ваше извинение. Дальше дочку в чувство приводите сами. А за воробьёв вам расскажет моя мама, но тоже чуточку попозже. И идите уже успокаивать Соню от её истерики!

Дождавшись, когда тётя Белла уйдёт вслед за Соней, поворачиваюсь к маме.

— Мама, у меня есть что вам сказать, но я сделаю это дома. Хватит уже греть чужие уши, пусть для них тоже будет антракт. Мне хочется кофе, и я жду вас на кухне! — с этими словами я делаю маме приглашающий жест рукой и вхожу в квартиру.

— Миша, таки мне уже надо волноваться или ещё рано? — мама присела на стул и заинтересованно следит как я готовлю кофе. — И где твоя рубашка? Шо ты сверкаешь голым пузом как босяк!

— Об этом я и хотел сказать. Мама, вы только не волнуйтесь, мне очень жаль, но совершенно случайно рубашка немножко порвалась. Да и штаны тоже замарались и надо бы их постирать.

— Шо ты говоришь? Как могла рубашка порваться, если я сама выбирала для неё материю. Или меня обманули? — мама приняла у меня чашечку с кофе и сделала небольшой глоточек.

— Нет мама, вас не обманули. И вы выбрали очень хорошую материю, я еле её порвал.

— Шо? — мама чуть не поперхнулась напитком. — Покажи рубашку!

Делать нечего, повёл её в ванную и показал остатки былой роскоши. Стоило маме увидеть кровавые пятна, как из её глаз градом покатились слёзы, и она кинулась осматривать меня со всех сторон.

— Сыночка, тебя опять хотели убить? Кто были эти бандиты? Что им от тебя нужно?

— Мама успокойтесь! Какие бандиты? Так, мелкая шпана, попутавшая берега.

— Деточка, но раз это была шпана, а не бандиты ты шо не мог от них убежать?

— Мама, если я убегу от них один раз, то потом мне придётся бегать от них всю жизнь. Вы этого хотите? И не забывайте, со мной были Арик и Додик, а ещё Сонечка. Они бы не убежали. Так что пришлось чуточку подраться и напихать придуркам немного ума в задние ворота. Так что ничего страшного не произошло, но вот рубашку они мне испортили. Ах, какая она была красивая! — и я ластясь прижался к маминому боку.

— Ох, ты ж несчастье моё! — мама со вздохом взлохматила мне волосы. — Пошли уже пить кофе, пока не остыл. Сошью я тебе новую рубашку, подлиза! — и вдруг, прикрыв рот рукой, хихикает. — Миша, а ты вспомни, может всё-таки твоя бабушка была хоть чуточку еврейкой? Ты сегодня Хедву так по-еврейски остро поперчил «воробьями», что теперь этой скандалистке нигде проходу не дадут и радости поубавят. — и мама довольно рассмеялась.