Долгая ночь - [13]

Когда в тот день Эмили вернулась из школы, она заглянула в мою комнату.

– Как поживает наша маленькая принцесса? – спросила она у мамы, которая сидела рядом со мной.

– Гораздо лучше, – ответила мама. – Ты принесла какое-нибудь задание от ее учительницы?

– Нет. Мисс Уолкер сказала, что она не может ничего дать на дом. Все должно быть выполнено в классе, – ответила Эмили. – Между прочим все другие новички выучили сегодня очень много нового, – добавила она и медленно удалилась.

– Ну, не расстраивайся, – успокаивала меня мама. – Ты быстро всех догонишь.

Я не успела возразить, как мама тут же сменила тему.

– Евгения очень огорчена твоей болезнью и шлет тебе пожелание скорейшего выздоровления.

Но вместо того, чтобы ободрить, это сообщение только расстроило меня. Евгения, которая лежала больная в постели большую часть своей жизни, беспокоилась обо мне. Если я действительно сделала что-то, что так навредило моей сестре, то, надеюсь, Всевышний накажет меня, думала я. Когда мама ушла, я зарылась лицом в подушку, чтобы заглушить слезы. Сначала я хотела знать, считает ли папа меня виноватой в болезни Евгении. Я уверена, что это он сказал Эмили почитать про Еноха в Библии.

Папа ни разу не зашел навестить меня, пока я болела, потому что заботу о больных детях он считал исключительно женским занятием. Кроме того, я была уверена, что папа всегда очень занят делами на плантациях, чтобы они приносили хороший доход. Поэтому, если он не уединялся в своем кабинете, изучая конторские книги, то находился где-нибудь на ферме, наблюдая за работой, или посещал магазины, где продавали наш табак. Мама была недовольна этими частыми поездками в Лангбург или Ригмонд, так как подозревала, что папа предпринимает эти поездки для того, чтобы поиграть в карты с какими-нибудь аферистами. И я не один раз слышала, как родители ссорились по этому поводу.

У папы был вспыльчивый характер, и такие ссоры обычно заканчивались тем, что папа швырял чем-нибудь в стену или хлопал дверьми, а мама выходила из комнаты в слезах. К счастью эти ссоры были нечасты, а если и случались, то были подобны летним грозам: такие же неистовые и бурные, но не продолжительные, которые быстро проходили, и вновь воцарялось спокойствие.

Через три дня было решено, что я почти выздоровела и могу вернуться в школу. Однако мама настояла, что хотя бы в этот день Генри запряжет экипаж и отвезет меня. Эмили, конечно, осталась недовольна этим.

– Когда я болела в прошлом году, меня никто не отвозил в школу, – возмутилась она.

– Но у тебя было много времени, чтобы восстановить силы, – ответила мама. – И тебя не нужно было везти, Эмили, дорогая.

– Нет, нужно было. Я ужасно устала, когда шла в школу, но я не жаловалась. Я не хныкала и не плакала, как маленький ребенок, – настаивала Эмили, глядя на меня через стол злыми глазами. Папа с шумом свернул газету. Мы ждали десерта и кофе. Он с упреком взглянул на Эмили поверх газеты, и этот взгляд, казалось, обвинял и меня в чем-то.

– Я могу идти пешком, мама, – сказала я.

– Ну, конечно, можешь, дорогая, но нет смысла подвергать себя опасности вновь заболеть.

– Ну, а я не собираюсь ехать в повозке, – вызывающе сказала Эмили. – Я не младенец.

– Пусть она идет пешком, если хочет, – подытожил папа.

– О, Эмили, какой же временами упрямой ты бываешь безо всякой причины! – воскликнула мама.

Эмили не ответила, и на следующее утро подтвердила свои слова. Она вышла из дома немного раньше обычного и пошла так быстро, как только могла. Генри ждал меня перед домом с повозкой, запряженной лошадьми, а Эмили к тому времени уже ушла далеко. Я села рядом с Генри, и мы отправились, выслушав мамины предостережения.

– Не снимай свитер, Лилиан, дорогая, и не стой на улице слишком долго в перерыве.

– Да, мама, – ответила я. Через несколько минут мы увидели Эмили. Она шагала быстро, опустив голову и сильно наклонившись вперед. Когда мы поровнялись с Эмили, Генри окликнул ее.

– Может быть вас подвезти, мисс Эмили?

Она не ответила и не посмотрела в нашу сторону. Генри кивнул в знак понимания, и мы поехали дальше.

– Знавал я одну женщину, которая была так же упряма, – сказал Генри. – Никто не хотел брать ее в жены, пока не появился один человек, который поспорил, что ему удастся пересилить ее упрямство. И вот он женится на ней, и они уезжают из церкви в своей повозке, запряженной упрямым и злым мулом, который принадлежал ей. И вдруг мул остановился посреди дороги. Человек вылез из повозки, остановился прямо перед мулом и сказал: «Это – первый раз». Затем он забрался назад в повозку, и они продолжили свой путь до тех пор, пока мул не остановился снова. Человек снова вылез из повозки и сказал: «Это – второй раз». Они проехали еще и мул остановился в третий раз. На этот раз человек вылез из повозки и застрелил мула. Женщина начала кричать на него, что теперь им придется везти все вещи на себе. Когда она закончила, мужчина посмотрел ей в глаза и сказал: «Это – первый раз». – Генри расхохотался и наклонился ко мне: – Очень хотелось бы, чтобы кто-нибудь пришел и сказал мисс Эмили: «Это – первый раз».