Долг (Приказы не обсуждаются) - [27]

Бумаги ненавидел.

— Братцы, — умолял оперов, — напишите за меня справки, а я вам с территории хоть чёрта в ступе притащу и расколю по самые некуда! Не могу я этим бумагомарательством заниматься! Вывожу буквы проклятущие, а они словно издеваются надо мной. То, какая из слова исчезнет, то в другую превратиться. Да и слогом я не силён! Опять Жиблов «полкана» спустит. Сижу здесь, жопу протираю, а Любушка дома ждёт!

— Да ты ей скажи, чтоб сюда пришла! — смеялись опера.

— Вот уж вам, хрен с маслом! — злился Вадим. Хотите и её замарать вашими пошлыми оперскими шуточками и подколками, как меня? — Не дождётесь!!

Весной дождались опера. Увидели Любушку, да не желая того.

В конце мая это было. Не пришёл Вадим на совещание. Позвонила его Любушка утром. Сказала, что не приходил с работы. Потом приехала вся в слезах.

Тут все и увидели сокровище Вадима, которое тот скрывал. А может, просто насладиться, ещё не успел. Была она полненькая и белокожая, не высокого росточка, со светлыми волосами, вплетенными в длинную косу. В ситцевом платьице в мелкий горошек. Одного возраста с Родиным. В руке платочек держала из батиста, и всё глаза промокала им. Да, только, он уже и не помогал. Капало с него. А отжать его верно не догадывалась. Всё причитала что-то про себя. Все опера ходили вокруг неё, не зная, что предложить, чем помочь, поскольку не видела она никого и ничего не слышала. Горе чувствовала!

По скорой, нашли Вадима с ножевым в сердце. Только до подъезда любимой и смог дотянуть. Дорожка кровяная чёрная тянулась от соседней парадной. В ней, как лодочки маленькие, покачивались на ветерке, алые лепесточки.

Рано утром прохожие позвонили по ноль три. Врачи подобрали. В дороге ещё дышал. Жить хотел. Любушку любить. Бандитов сажать. На операционном столе перестал. Много крови потерял.

Ни о чем не могли говорить опера. В глаза друг другу не смотрели. Несли на своих плечах. И на похоронах ничего не сказали — заплакать боялись. Водку пили. Молчали угрюмо у гроба. Работали. Домой не уходили пока не нашли убийц.

Отец с сыном, оба засиженные, справляли отпуск старшего из зоны. Модно тогда было преступников домой отпускать на неделю, за хорошее поведение. Сидели ночью пьяные у парадной своей, песни горланили, бутылки бросали.

Не мог Вадим мимо пройти. Была у него такая натура ментовская, настоящая, честная. И хоть на крыльях летел с букетом тюльпанов красных, остановился. Подмогу вызывать не стал. Хотел по-хорошему. Не ожидал. А то бы несдобровать гадёнышам.

Утренним ветерком унесло лепестки тюльпанов, только те, что на кровушку упали, лодочками остались покачиваться, на беду глядя. Одного цвета с кровью были, вместе и потемнели.

Как узнали мрази, что убили опера, стали со страху, каждый на себя вину брать — родство своё вспомнили, любили видать друг друга. Каждый клялся и божился, что именно он в сердце Вадима ножом ударил. Как только не хитрила прокуратура, не смогла доказать вину конкретного убийцы. Отпустили обоих.

Через неделю как дело приостановили за недоказанностью, бывшие подозреваемые пропали.

Верно, в деревню подались. Или дальше…. Сгинули.

Соседи их, считали ментов в этом виноватыми, но никого не оправдывали.

Глава 22. Юля

Сезонов Володя так в местное отделение и не перевёлся. Кто-то переманил его в районное управление, и теперь он изредка заезжал помочь в раскрытии особо тяжких преступлений. Хотя жили на соседней площадке, дома они практически не встречались. Служба!

Была весна. Третья или четвёртая работы Игоря в отделе, он не помнил. Да и вспоминать было некогда.

Вспоминали только дни рождения товарищей, да день уголовного розыска. В День милиции правильно гуляли только большие начальники. Они ходили на концерты, их поздравляли со всех трибун и телевизионных программ, вручали медали и ордена.

До земли награды доходили очень редко. Если только кто погибнет при исполнении, или тяжкое ранение получит. Поэтому, увешанные, как новогодние ёлки, кителя больших руководителей, вызывали у наивных оперов глубокое уважение.

Только Юшкин, попав в главк, узнает потом цену этим побрякушкам. Как они распределялись и кому за что давались. Не сможет там служить, уйдёт в бизнес, да и там не приживётся.

А пока некогда было смотреть по сторонам, любоваться природой, набухающими почками деревьев. Слушать пение птиц.

Становилось тепло, а значит, уличная преступность росла.

Бойдов дежурил на заявках в утро. Ночью пришла телефонограмма из больницы о доставлении девушки с химическим ожогом обоих глаз. Кто-то плеснул ей в лицо кислотой.

Больница находилась в центре. Игорь привычно положил бланки в свою, уже потёртую папку, проверил шариковую ручку и засунул её в потайной нагрудный карман. Наклонив голову вниз, увидел, что из-за пазухи тянется цепочка — удостоверение было на месте. Каждый раз, когда он видел её, чувствовал стыд и обиду. Он уже не помнил, какой министр придумал это новшество, чтобы милиционеры не теряли удостоверений.

Это напоминало Игорю детство. Когда мама пришивала варежки к резинке, продетой через рукава пальто. И они свисали, болтаясь из стороны в сторону, при любом движении, но в случае необходимости всегда были под рукой. Наверно тот министр тоже носил и очень любил такие варежки, которые не терялись…