Долг Карабаса - [8]
"Да уж, пальчики не для картишек", - с удовольствием неправильно подумал Карбас и схватился за сигареты. Он вообще многое чего делал в жизни по инерции, что не мешало ему прослыть среди знакомых и малознакомых людей человеком рассудочным и даже хитрым. Так называемые "русские" и вообще довольно часто ничего не понимают и, больше того, совершенно ничего не могут понять вокруг себя. Не в состоянии. А на их ошибки уже давным-давно перестали обращать внимание самые наивные провидцы из аборигенов. "И что могут осознать эти люди?" - не без раздражения спрашивают прогрессивные публицисты, справедливо подразумевая, что "ничего не могут они ("русские") понять и осознать, обладая к тому же страшным даром разрушения округи и самих себя". Еще большое счастье, что эти неприятные слова фиксируются на полосах либеральных, так называемых "хороших" газет, которые все равно, несмотря на качество письма, живут лишь один день. К тому же эти дорогостоящие издания и не читает никто. Так что ничего.
Неубранный столик с остатками еды и питья, телевизионный гул якобы жизни, свежий морской воздух из окна заставили Карбаса поежиться и пробудиться окончательно. В такие моменты прекрасно можно вот так, проснувшись, в отчаянии, понять собственную судьбу, ее, так сказать, перспективы.
- Додя, проснись, Додя, - негромко попросил сына Карбас, и тот немедленно открыл внимательные птичьи глаза, сориентировался и кивнул, будто и не спал вовсе.
"Какое счастье, - подумал Карбас, - вот уж Бог послал недаром".
Его сын обернулся на шум за спиной, поглядел на экран и спросил:
- Это что, в Израиле, папа?
- Нет, сынок, это другая страна. Послушай их речь.
Карбас переключил канал, в Израиле давали новости.
- О-го-го, наши новости, - сказал Карбас.
Взявшись за ручки кресла, Давид легко приподнялся и, развернувшись с ним к телевизору, мягко опустился, сдержав движение могучими бедрами и толстой, бугристой спиной.
"А руки-то, - восхитился про себя Карбас, - а пластичен как. Такое тело должно было бы стать великим разумом".
Он немного путался сейчас, вспоминая Ницше, но общее направление мысли было правильным. В юности Карбас, уверенный в своем таланте, не обращал внимания на свое тело, раз и навсегда решив, что "какая разница". Это ремесло журналиста привело его к мысли об эстетике рабочей мышцы руки или спины.
Но сам Карбас был, конечно, излишне разбросан, несобран, чтобы заняться накачиванием собственных мышц или чем-то вроде этого. Да и Давидом он восхищался лишь потому, что тот был его сыном. В университете он недолго и успешно ходил на секцию бокса, где на него не без удивления искоса поглядывал стриженый морщинистый тренер, когда-то ставший вторым на молодежном чемпионате Европы.
Иногда он подкрадывался к Карбасу, оббивавшему тяжеленный мешок, и, став сбоку и прижав подбородок к левой ключице, вдруг выбрасывал вверх "лапу" кожаный плоский прямоугольник, негромко и хрипло восклицая: "Ну-ка, ударь, Витя". Карбас немедленно бросал свой правый кулак навстречу, поражая круглую заплату в самом центре "лапы" с реактивным звуком "пах". "Закрываться надо", всегда отвечал на удар тренер с тремя верхними золотыми зубами, возвращая тычком поверх ударного кулака прямо Карбасу в лоб. "Ничего, конечно, не умеешь, а ручки летают, как в синагоге у вашего брата. Откуда что берется, а, Витя?" - спрашивал он у Карбаса, и тот пожимал плечами, мол, понятия, Андрей Фетисыч, не имею. "А лет тебе, говоришь, двадцать два, староват, конечно, ну давай, паши", - говорил тренер и шел дальше. Было это году в 67-м, в преддверии пятидесятой годовщины власти. Нет нужды говорить, что боксера из Карбаса не вышло, несмотря ни на что и ни на кого. Он даже не окреп, а удар, прямой справа, у него и без тренировок был и остался.
- Что они говорят? - поинтересовался Давид, полуобернувшись. Профиль у него был на удивление девичий - прозрачный взгляд, нежная линия лба, переносицы.
Когда-то Карбас из-за этого профиля познакомился с его матерью. Шел по зимнему переходу у здания "Известий", и некая девушка в платке под меховой шапкой вдруг полуобернулась к газетному киоску, что-то разглядеть, что ли, и Карбас немедленно к ней подошел приставным шагом - у него была тогда замечательная реакция.
- Что вы хотели узнать? - спросил он.
- А вы кто такой? - сказала она, захваченная врасплох.
- Виктор Карбас, - сказал он и, после мгновенной паузы, добавил: Советский Союз.
Она растерянно оглядывалась, как бы искала помощи, никому она была не нужна, кроме него.
- А вы зря так, не манкируйте, может, и я на что сгожусь, - сухо сказал Карбас. Она поглядела на него чуть ли не с отчаянием, и он ответил на ее взгляд уверенно и твердо, как и подобает двадцатишестилетнему ходоку.
- Вы похожи на адвоката, - сказала она.
- Совершенно верно, - сказал он, уверенный тогда в том, что может стать кем угодно при желании.
- И на прокурора тоже, - сказала она.
- Ну, не знаю, - прокурор ему не понравился. Карбас хотел, чтобы его принимали за работника творческого труда, но своим девушкам он, увы, всегда казался слишком прытким, хотя очень и очень милым.
Райан, герой романа американского писателя Уолтера Керна «Мне бы в небо» по долгу службы все свое время проводит в самолетах. Его работа заключается в том, чтобы увольнять служащих корпораций, чье начальство не желает брать на себя эту неприятную задачу. Ему нравится жить между небом и землей, не имея ни привязанностей, ни обязательств, ни личной жизни. При этом Райан и сам намерен сменить работу, как только наберет миллион бонусных миль в авиакомпании, которой он пользуется. Но за несколько дней, предшествующих торжественному моменту, жизнь его внезапно меняется…В 2009 году роман экранизирован Джейсоном Рейтманом («Здесь курят», «Джуно»), в главной роли — Джордж Клуни.
Елена Чарник – поэт, эссеист. Родилась в Полтаве, окончила Харьковский государственный университет по специальности “русская филология”.Живет в Петербурге. Печаталась в журналах “Новый мир”, “Урал”.
«Меня не покидает странное предчувствие. Кончиками нервов, кожей и еще чем-то неведомым я ощущаю приближение новой жизни. И даже не новой, а просто жизни — потому что все, что случилось до мгновений, когда я пишу эти строки, было иллюзией, миражом, этюдом, написанным невидимыми красками. А жизнь настоящая, во плоти и в достоинстве, вот-вот начнется......Это предчувствие поселилось во мне давно, и в ожидании новой жизни я спешил запечатлеть, как умею, все, что было. А может быть, и не было».Роман Кофман«Роман Кофман — действительно один из лучших в мире дирижеров-интерпретаторов»«Телеграф», ВеликобританияВ этой книге представлены две повести Романа Кофмана — поэта, писателя, дирижера, скрипача, композитора, режиссера и педагога.
Счастье – вещь ненадежная, преходящая. Жители шотландского городка и не стремятся к нему. Да и недосуг им замечать отсутствие счастья. Дел по горло. Уютно светятся в вечернем сумраке окна, вьется дымок из труб. Но загляните в эти окна, и увидите, что здешняя жизнь совсем не так благостна, как кажется со стороны. Своя доля печалей осеняет каждую старинную улочку и каждый дом. И каждого жителя. И в одном из этих домов, в кабинете абрикосового цвета, сидит Аня, консультант по вопросам семьи и брака. Будто священник, поджидающий прихожан в темноте исповедальни… И однажды приходят к ней Роза и Гарри, не способные жить друг без друга и опостылевшие друг дружке до смерти.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.