Долг Карабаса - [13]

Давид не был зациклен на национальных делах, они его не интересовали. Любят, не любят, что в этом разбираться. У каждого свое право на нелюбовь, в конце концов. Мать, слушая его слова, переживала и говорила: "Это мой просчет, Додик, это я виновата перед тобой". Когда-то она так любила его отца, что не закрывала выдвигаемые ящики на кухне, боясь задвинуть счастье. Ее мама ворчала на нее за это.

Любопытно, что никаких антисемитских или семитских историй с ним не происходило в России. Имеется в виду не косой яростный взгляд, понимающая усмешка или реплика в метро пьяного пролетария. Бог миловал, и беда обходила его, имеется в виду настоящая беда, а не потасовки с пьяными сержантами, здоровыми и тяжелыми, как их головы после трех стаканов водки без закуски. Беда оставалась за пределами его взгляда и выкрика, в области, смежной с рязанской. Ему не довелось демонстрировать в так называемом народе своей способности не просто бить, что умели многие, но добить, на что способны единицы. Но готовность к совершению подобного поступка читалась в Давиде опытными людьми довольно быстро. Завсегдатаи подвальных "качалок" и каратистских сходняков почтительно расступались перед ним на входе и шептали за спиной: "Стена пошел, вон, ноги железные".

В кругу боевиков считалось, что у Давида железные голени, окатанные на досуге бревнами. Отец Ирины, мамы Давида, был настоящим человеком - никого никогда не предал, не продал, никогда не бил людей, не убивал, не воровал. Трудно было представить его катающим по голеням аккуратные, тяжеленькие бревнышки. Натану Вайнштейну это было не нужно и ни разу в жизни не понадобилось. Давид в десятом классе уже подрабатывал в охранной фирме, почти ничем не выделяясь в стае таких же, как он, плечистых, с трудом поворачивающих корпус на вопрос, с бритыми затылками, пареньков.

Нанимателем его и начальником в то время был Константин Матвеевич, доверенное лицо Ларса.

Ирина Натановна никаких подробностей, Ларсов, Котов не знала. Служит ребенок охранником и служит. Константина Матвеевича она видела однажды, он ее не покорил, не смутил. Но и не насторожил. Довольно обычный новый человек в кожаной куртке, она таких дядек видала. От сына, в известном смысле, исходило больше опасности, по, так сказать, жизни.

И Ларса, Дмитрия Вениаминовича, Давид видел не раз, но знаком с ним не был. Ларс быстро ходил возле него в черном незастегнутом пальто ниже колен, с индифферентным видом, с шелковым белым шарфом, с гладкими черными волосами, зачесанными назад, не глядел по сторонам. Константин Матвеевич шел позади и сбоку, цепляясь глазами за встречных людей. Ларс садился в автомобиль, подбирая полы пальто, чему-то улыбаясь - это было его время, его частная Россия, его нерушимая Москва.

Ларс не помнил Давида, то есть помнил его смутно. Ну, там, мальчик из охраны, не больше. Но столь активное появление его в Тель-Авиве мешало и смущало. Ларс всегда проверял ситуацию. Костя был послан в тот же вечер вторично, теперь на разговор с сыном Карбаса. С Котом был шофер.

Парень, который "вел" Давида от дома Карбаса до берега моря, передал Косте свой пост на темном, ветреном пляже и был отослан в машину. "Он разминку делал на песке, может, ничего", - сказал парень, отбрасывая сигарету. "Жди, понадобишься - позову", - сказал Костя. Он шагнул в темноту и вышагнул на уже одетого Давида.

Их беседа складывалась так:

- Здравствуй, Давид.

- Здравствуйте, Константин Матвеевич.

- Узнал, значит.

- Сразу.

- Я тоже сразу, есть вопрос, два вопроса. Ответишь?

- У меня тоже вопрос. Отвечу, конечно.

- Ты, я вижу, прибавил сильно.

- Меня сегодня достать трудно, как и тогда.

- Зачем же доставать, зачем, в еврейском царстве? Ты мне только скажи, ты с какой стати приехал, когда и от кого?

- Приехал сегодня, Карбас - мой отец, он меня ждал. Ни от кого я не приехал, от себя приехал.

- Это все?

- Все.

- Что-то не слышно было про такого его сынка, Додик?

- Да, он это сам узнал недавно, и я тоже. Фамилии у нас разные, но я его сын.

- Гордиться нечем, - невнятно буркнул Костя, - ты когда возвращаешься домой?

- Через неделю. А вы с чем заряжаете Карбаса?

- Долг у него, Вайнштейн. Он сделает в Москве - долг спишем, все путем, просто, быстро.

- И это все?

- Конечно, все.

- Я могу это сделать за него?

Костя всегда смотрел коротко и нешироко. За это его ценили. И сейчас он смотрел так же - так смотрят умные, верные сторожевые животные, Мухтары и Русланы. Он не был шахматистом, скажем так, этот Костя.

- Можно спросить про тебя, - сказал он, - а уж как решат, неизвестно. Тебе-то это стоит?

Над ними пролетел, гулко шумя, на восток невидимый большой самолет с красным и зеленым огнями по бокам крыльев. И еще на хвосте машины мигала лампочка.

- Как он не падает в темноте, не знаешь? - спросил Костя.

- Не знаю, мне когда-то объясняли. Наверное, потому, что сила его мотора сильнее силы падения, - сказал Давид.

- Нет, это я знаю, я говорю про темноту, - сказал Кот.

Это уже было выше их знаний и осталось без ответа.

Так они говорили на мужского пола ветерке, сильно и мокро стучавшем по их лицам.