Долг чести - [35]

Сжав зубы, он дожидался ее появления. Вот и шелест шелка ее платья в дверях библиотеки, легкие шаги, сладкий, как мед, голос:

— Вот вы где!

Дугал повернулся к Софии. К его досаде, ему было очень приятно ее видеть. Платье чудесно обрисовывало ее стройную шейку, подчеркивало восхитительный подъем груди, облегало точеную талию и мягкими складками ложилось на бедра, намекая на совершенные линии ног. Цвет платья перекликался с живой голубизной ее глаз, а золотистые волосы сияли, отражая свет свечей.

Она яркая и исполненная жизни. Губы изогнулись в ласковой улыбке. Глаза искрились радостью… И кажется, предостерегали?

Их взгляды встретились.

— Ах, ваш бедный глаз!

Она беспомощно всплеснула руками — как ей жаль, что у него синяк!

— Пустяк. Я уж и забыл.

Слабый аромат жасмина окутал его, словно облаком, когда София с участием разглядывала его подбитый глаз.

— Мне очень жаль, что так вышло. Но я рада, что вам не больно. Кажется, не распухает, всего лишь небольшой синяк.

Какой у нее нежный и волнующий голос!

Дугала обдало волной жара — как всегда, когда София оказывалась рядом. Когда ее не было, он мог рассуждать о ней холодно и логично. Однако стоило ей появиться, и он начинал пылать. Рассудок ему не повиновался.

Черт, он готов ненавидеть себя за эту слабость. Обычно ему нравилось испытывать любовное волнение. Но сейчас, зная об обмане, он думал, что собственные чувства его предали. Как странно! Он никогда не отличался особой чувствительностью, да и какие тут могут быть чувства? Только плотское влечение.

Он заставил себя любезно улыбнуться, сохраняя на лице выражение холодной отчужденности:

— Я начинал беспокоиться: не придется ли есть восхитительный обед в одиночку?

София пожала плечами, и ее грудь заколыхалась, грозя вырваться из своего шелкового заточения.

— Простите, задержалась. Пришлось посидеть с отцом.

Как правило, Дугал раздражался, если ему приходилось ждать. Но не сейчас — он просто не мог отвести взгляда от соблазнительного колыхания ее груди.

Он подал ей руку.

— Не сесть ли нам за стол?

— Конечно. — Пальцы Софии легли на его ладонь. Она улыбнулась. — Умираю с голоду.

Он тоже испытывал голод, но несколько иного порядка. Черт возьми, хватило прикосновения пальцев, случайного касания упругой груди — и прощай, старательно выстроенная линия обороны!

Справившись с волнением, Дугал повел Софию в столовую. Усадил за стол и вздохнул с облегчением, занимая место напротив. Нужно соблюдать осторожность. Будь он проклят, если позволит ей заметить, как сильно действуют на него ее чары.

Почему, однако, его так к ней влечет? Ведь он только что из женских объятий. Как раз по этой причине проторчал три месяца в Стерлинге. Может быть, все оттого, что он знает, что таится за ее показным вниманием к нему? Наверное, и взглядом бы не удостоила, если бы не желание отобрать дом. Решительно, это все равно что дать ему пощечину.

Не привык Дугал к подобному обхождению, вот и завелся. Влечение и желание отомстить — гремучая смесь. Вот он и горит страстью овладеть положением — и овладеть ею.

И эта страсть воспылала в нем еще сильнее, когда он увидел, как полные губы Софии раскрываются, пропуская ложку, — она делала вид, что ест суп, беззаботно болтая. Он был готов взять ее прямо сейчас.

Как будто мало было ему мучений — разговаривая, София наклонилась вперед, чтобы лучше слышать собеседника на фоне громкого стука дождевых капель о стекло. Низкий вырез, казалось, едва сдерживает напор ее полной груди. Рассеянно слушая болтовню Софии, Дугал не мог отвести глаз от восхитительного зрелища. Взгляд ласкал кремовые округлости, а темная ложбинка между ними заставляла его пальцы трепетать от желания узнать больше. Он мог бы нагнуться и провести губами по шелковистой обнаженной коже, а затем…

Черт возьми, он ведет себя как неопытный юнец. Эта женщина оскорбила его, смеялась над ним вместе с дурачиной-слугой, тем не менее он не мог на нее сердиться. За окном дождь внезапно стих, лишь с карниза крыши время от времени срывались капли.

Вспыхивало пламя свечей, зажигая искорками золото волос сидящей напротив девушки. Ее нежно-розовые щеки… загадочную ямку у основания шеи… Смех, жесты — все отзывалось в нем страстным желанием увидеть, ощутить то, что скрывалось под шелковым платьем.

Дверь с шумом распахнулась, и появилась Мэри с блюдом сухой, пригоревшей баранины, к тому же немилосердно приправленной перцем. Дугал внимательно следил, как София достает хлеб с джемом, заботливо спрятанный под салфеткой, и делает вид, что режет его, словно кусок горелой баранины.

Дождавшись, когда София поднесет вилку ко рту, он схватил ее за руку. Она испуганно взглянула на него, ее тубы слегка задрожали.

— Странно, — сказал Дугал, потирая большим пальцем ее теплое запястье. — Мне почему-то не положили хлеба с джемом.

Гневно сверкнув глазами, София выдернула руку.

— Конечно, это ошибка. Я велю Мэри принести вам хлеб и джем?

— Разумеется. Два кусочка, пожалуйста.

— Я думала, вам нравится, как готовит Мэри.

— Мне нравится ее стряпня. Но хлеб с джемом я люблю еще больше.

Явно недовольная его ответом, София взяла колокольчик. В дверях возник Энгус, и она нахмурилась: