Дольчино - [21]

Впрочем, бесконечные преследования не ожесточили доктора. Он привык к странствиям и быстро свыкался с любой обстановкой. Несмотря на шестой десяток, этот человек был полон энергии. Круг его интересов не ограничивался медициной. Он был философ и поэт, звездочёт и алхимик. Всё возвышенное и прекрасное захватывало его.

Мирские слабости тоже были ему не чужды. Он всё ещё любил красивых, молодых женщин, хотя те давно перестали замечать его ухаживания; тщательно подстригал усы и бороду, невзирая на то, что лоб уже простирался до затылка, и частенько погружал орлиный нос в мензурку, служившую кубком.

Ринальдо ди Бергамо принадлежал к той вечно гонимой школе философов, которая не признавала догматов. «Сомневаюсь» — было его любимым словом. Он относился ко всем снисходительно и был твёрдо убеждён, что лучше дать жизнь одному, чем отнять её у сотни.

Это не спасало доктора от людской молвы. Слава смутьяна и еретика шла за ним по пятам. К моменту, когда Лонгино принёс письмо, он успел уже нажить среди городской знати многочисленных недругов и начинал не без основания подумывать о том, как бы не попасть в лапы инквизиции. Никогда не изменявшее ему чутьё старого бродяги подсказывало, что настало время позаботиться о новом пристанище.

Дочитав послание, Ринальдо поднялся из-за стола и быстро заходил по комнате.

— Клянусь Сократом, — он помахал в воздухе письмом, — лишь раз, во Флоренции, мне довелось встретить человека, обладающего столь пламенной фантазией. Будь Данте Алигьери здесь, он нашёл бы достойного соперника… Я давно слежу за успехами Дольчино и в душе разделяю идеи вольной общины. Сомневаюсь только, чтобы их можно было претворить в жизнь.

Внезапно доктор остановился и пристально посмотрел на гостей:

— Вы бросаете вызов церкви и сеньорам. Но ведь это война! Война против всего мира! Неужели вы рассчитываете победить тех, у кого в руках власть и деньги?

— Да, мы победим, — ответил Лонгино Каттанео. — В нашей общине заинтересовано большинство.

— Большинство о ней знать ничего не хочет, — возразил Ринальдо. — Разве неизвестно тебе, как крепко держится человек за своё добро? Да вас всех перебьют раньше, чем успеете пожать посеянное.

— Перебьют или нет, только кровь, пролитая за святое дело, не пропадёт. — Лонгино твёрдо взглянул собеседнику в глаза. — Даже если нас разобьют, это лишь отсрочит нашу победу.

— Но какой вам прок будет от победы, если вы её не увидите? — удивился доктор.

— Мы уже видим её, — гордо сказал старейшина. — Кто умирает за правду, остаётся бессмертен. Наш пример будет жить в сердцах угнетённых, помогая им пролагать путь к счастью.

— Вот ответ, достойный ученика Сегарелли! — воскликнул Ринальдо. — Но о каком счастье ты говоришь? Общество не может обойтись без тех, кто им правит, кто диктует законы и заставляет силой оружия соблюдать их. Как у всякого человека есть рот, чтобы есть, и руки, чтобы работать, так в любом государстве есть рабы и правители, бедные и богатые. Это будет всегда, ибо каждая земная тварь заботится прежде о себе.

— Ты неправ, Ринальдо, — покачал головой Лонгино Каттанео. — Уже сейчас на земле есть тысячи людей, готовых жертвовать всем ради счастья ближних. В этом наша сила, и она растёт с каждым годом.

— Значит, вы уверены, что, сделав собственность общей, можно исправить людей, заставить их быть разумными? Но ведь потребности человека безграничны и те, кто сегодня готов бескорыстно идти с вами, завтра сами захотят получать больше других. И вам не обойтись без распорядителей, у которых всегда будет возможность использовать своё положение. Я не говорю уж о духовных пастырях. Эти хитрые бестии сумеют урвать лучший кусок. Зачем напрасно смущать умы? Ваша затея — красивая, но бесплодная мечта.

— Я знаю, доктор, ты честный, благородный человек. Ты живёшь в хорошем доме, всегда сыт и можешь заниматься высокими искусствами. Попав в число избранных, ты не испытываешь на себе тяжесть подневольного труда. Но пребывающие в рабстве и нищете не хотят терпеть угнетение. То, что тебе кажется пустой мечтой, становится для них верой и убеждением. И они будут драться за свою мечту, пока не претворят её в жизнь. Рано или поздно люди создадут царство справедливости. Те же, кого за ум и таланты всенародная любовь изберёт руководить братьями, будут жить наравне со всеми, и это заставит их заботиться об общем благе, как о своём собственном. А сейчас, Ринальдо, мы должны проститься.

Лонгино подошёл к окну, вглядываясь в колонну латников, появившуюся со стороны новарской дороги.

— Каков же будет твой ответ?

— Прощайте, — взволнованно произнёс медик. — Вот вам моя рука в знак того, что я принимаю предложение. Передайте Дольчино — я приеду в Гаттинару, как только закончу опыты с серной пылью. Если до той поры ваша коммуна уцелеет, клянусь творцом, Ринальдо ди Бергамо станет её членом!

Лонгино Каттанео и его спутники крепко пожали доктору руку.

Начало кампании

Отряды пеших и конных латников проходили по соборной площади под бой барабанов и резкие звуки медных труб. Яркое мартовское солнце отражалось в панцирях и щитах солдат, блистало на рыцарских доспехах. Пестрели гербами боевые знамёна, колыхались цветные значки на копьях.