Доктор Великанов размышляет и действует - [4]

— Наша вывеска водружается не на один день, — сказал доктор. — Я внимательно слежу за вывесками и установил, что прочность их прикрепления прямо пропорциональна солидности учреждения. Знак прочности в данном случае является не необходимостью, а символом.

Вот и подъезд… Но, прежде чем позвонить, необходимо принять деловой вид. Горе нам будет, если в больнице догадаются, что ты — читатель, а я — писатель! Мы будем безоговорочно отнесены к категории посторонних лиц, и тогда… Дело в том, что посторонние лица поставлены в этом учреждении вне закона, и поэтому, прежде чем двинуться дальше, наденем шапки-невидимки и белые халаты. Казалось бы, шапка-невидимка исключает необходимость надевать халат, но предосторожность не мешает.

Тс-с… Мы входим в кабинет доктора Великанова, По-видимому, мы немного запоздали: доктор, стоя около своего стола, уже «закругляет» итоги происходящей планерки.

— Товарищи! — говорит он. — Теперь я вам хочу сказать несколько слов о том, чего вы не можете прочитать в газетах и услышать по радио… Положение, конечно, тяжелое, обстановка грозная, но, скажите, где это написано, чтобы у медицинских работников руки тряслись? Нигде не написано! А вот разрешите вам сообщить, что произошло вчера во время бомбежки. Сестра Подколодина, я спрашиваю вас: чем объяснить, что в третьем отделении у двух больных не была измерена температура? Доктор Трегубова, кто из лаборанток перепутал предметные стекла с мазками крови поступивших больных?… Объясните мне, диетсестра Аверкина, какое отношение имеют фашистские самолеты к изготовлению блюд? Кто и при каких обстоятельствах позабыл посолить ужин по первой диете?… На каком основании уборщица Сазонова зачерпнула воду из пожарной бочки номер три? Пусть всего полведра, пусть даже пять кубиков — кто ей позволил это сделать? Почему, Ульяна Ивановна, не была выколочена дорожка в левом крыле второго этажа? Почему после отбоя не была проветрена шестнадцатая палата? Что это такое, товарищи? Может быть, вы скажете, что по сравнению со взрывами фугасов все это мелочи?

Доктор Великанов оглядел застывшие ряды белых халатов таким гневным взором, как будто среди присутствующих были мыслившие именно так.

Удовлетворенный молчанием, он продолжал:

— Сами по себе эти факты, может быть, и не так страшны, но страшна причина, их породившая. Страшно то, что у некоторых товарищей трясутся руки. Да! Трясутся руки! А трясущиеся руки к добру не ведут. Если мы позволим пм трястись, то…

Доктор решил не щадить подчиненных и стал яркими и крупными мазками рисовать страшную картину.

— Мы дойдем до того, что будем забывать ежедневно измерять температуру, станем путать диеты и анализы, ронять детей, устраивать истерики, заражая ими больных… Заявляю как главный врач, что истерика — это…

Даже пауза не помогла оратору найти достаточно убедительный эпитет. Он вышел из положения, шагнув вперед и сделав решительный жест рукой.

— Вон ее! Чтобы духа ее не было!.. Мне известны четырнадцать способов предотвращения и прекращения истерики, и я не остановлюсь перед применением любого из них, вплоть до самых радикальных, а если понадобится, то и всех четырнадцати вместе… Не остановлюсь! И пусть тогда любители истерик пеняют сами на себя!

Это место речи доктора Великанова, судя по напряженному вниманию аудитории, произвело впечатление, и он остался доволен. Он помолчал и потом — уже совсем другим тоном — сказал:

— Но пока необходимости в этом нет. С удовольствием констатирую, что при повторных тревогах персонал держит себя мужественно и самоотверженно. Пусть только каждый сделает вывод из того, что я сказал о трясущихся руках. Идите по местам, товарищи, — мы несем боевую вахту!

После ухода подчиненных доктор Великанов позволил себе небольшую роскошь — несколько минут просидеть в полном бездействии.

Этот относительный покой был прерван Ульяной Ивановной, пришедшей стелить постель. Вопреки неоднократным просьбам доктора Великанова, она делала это сама. И нужно сказать правду — искусство приготовления постели было доведено ею до высокого мастерства: подушки в руках сестры-хозяйки принимали какую-то особенно располагающую ко сну форму, а белоснежные простыни, развертываясь, наполняли кабинет шумом свежего полотняного ветра.

Оглядев свою работу, Ульяна Ивановна придвинула к дивану кресло, поставила на него репродуктор и подошла к доктору.

— Батюшка, Арсений Васильевич! Чем думу думать, ложились бы вы спать. Ведь которую ночь тревога да тревога. Постельку я вам приготовила и радио на место поставила… Может, сегодня и не понадобится… Покойной ночи, Арсений Васильевич!..

Пробравшись в кладовую, громко именуемую «кастелянской», сестра-хозяйка предалась занятию, которое могло бы показаться постороннему взгляду если не предосудительным, то смешным. Ульяна Ивановна охотнее отдала бы голову на отсечение, нежели сделала бы его достоянием больничной гласности. Поэтому она сначала заперла дверь, а затем поставила стул так, чтобы спинка его прикрывала замочную скважину. Только после этого, немного притенив лампу, она достала из сумочки, по размерам больше похожей на базарную кошелку, колоду карт и приступила к гаданию. Гадала она поочередно — на червонного короля, даму треф и короля треф. Под первым подразумевался ее сын — подполковник танкист, под второй — она сама. Что же касается короля треф, то он представлял… Но это очень большая тайна — кого он представлял. Такая тайна, что даже комментарии, которые делает вслух Ульяна Ивановна, раскладывая карты, не могут нам ее раскрыть! О червонном короле ей кое-что узнать удается.