Доктор Мозг. Записки бредпринимателя - [19]

Мой рыцарь, мой всадник, о, мой властелин,

Владелец цветущих холмов и долин,

Я сладкий нектар для тебя берегу,

Приди же скорей, пред тобой я в долгу!..

Любовные записочки и стишочки Розали живо напомнили ей тот давний экзамен, чудесный и злополучный, когда она тоже… стишок… такой недавний экзамен… оказывается, это еще не ушло…

Нет. Ушло. В этот миг любящая и наивная Мэри прекратила свое существование окончательно. Появилась Мэри холодная, дальновидная, мстительная, коварная. Работа по сокрушению кумира вступила в стадию кульминации. До некоторых пор атака искусно маскировалась.

Лав стори: операция «Обыск»

Разговор Мэри с братом.

– Давно поняла, что он спит с этой девкой. Вот, погляди: в кармане нашла.

Мой милый, мой ласковый бог и король,

Явись, обними, утоли мою боль,

Твоих поцелуев пьянящий нектар

В крови разжигает жестокий пожар…

– Бред сиропный какой-то.

– Что делать с этим? Предъявить – отпираться будет, скажет: произведение моей испытуемой, студентки, поведенческая реакция на предъявленный стимул.

– Стимул, гм… М-да… Для улики юридически недостаточно. Вот если бы ты его записочки ей нашла, тогда…

– …Это мысль.

И вот Мэри и Джон отправляются в гости к Рейнерам на роскошный ужин сенаторского класса, тот самый ужин… Мужчины пьют наперегонки. Мэри оживлена, непринужденно болтает со старшей Рейнершей и Розали. Вдруг замолкает, закрывает глаза, начинает тереть пальцами лоб, бледнеет… Джон:

– Мэри, ты что? Что с тобой?

– Нехорошо что-то… Голова кружится… Поедем домой? Мне бы полежать немного…

– Пройдет. Полежи здесь.

– А где?.. Розалиночка, у тебя в спальне можно?

– Да-да, конечно, конечно – затрепыхалась Розали.

– С-сама не вставай, – строго приказал поддатый сенатор. – Поможем. Ать-два-а – взяли!

Все четверо, подхватив Мэри с разных сторон, дружно препроводили лазутчицу в логово врага.

Улегшись, Мэри слабым голоском попросила:

– Закройте, пожалуйста, поплотнее дверь, свет мешает. Попробую немного вздремнуть.

…Ну вот, дверь закрыта, болтовня и смех за ней продолжаются. Можно приступить к обыску. Начнем с прикроватной тумбочки… В этом ящике ничего, кроме косметики. А в этом?.. Ага, вот.

…Каждая моя клеточка принадлежит тебе, каждая в отдельности и все вместе… если бы хирургическая операция сделала нас одним организмом…

…хочу с тобой на Северный Полюс… там мы ставили бы рекорды продолжительности поцелуев…

…всем своим существом я стремлюсь к тебе, каждое движение моего сердца откликается на тебя…

Одно из любовных писем Джона к Розали, копия которого появилась потом в печати.

Угловатый, с мощным нажимом почерк супруга. Четырнадцать страстных любовных писем.

…столько любви на одну такую юную девушку – ты еще не устала?.. дочитывая твое письмо, я с ума схожу, а ты тоже?.. Можешь ли целовать меня два часа без устали?.. я хочу тебя 24 часа в сутки и готов сокрушить вселенную за то, что дни такие короткие…

…все будет чудесно, нам нужно лишь аккуратно вести игру… пока что приходится играть, но мы будем вместе…

Аккуратно утрамбовав документы в бюстгальтер, немного еще полежав для правдоподобия, Мэри вернулась, как ни в чем не бывало, в гостиную.

– Ну, как ты?

– Получше. Немножко слабость еще есть. Налейте винца.

Лав стори: скандал с оттенком печали

Вечером следующего дня Розали заглянула в прикроватную тумбочку. Оправившись от шока, сообразила, кто похититель писем. Сказать Джону решилась лишь через день. Он побледнел и присел на край лабораторного ящика для крыс. Тошнотный холодок в животе дал знать, что час пробил…

Вернулся домой раньше обычного. Мэри, как ни в чем не бывало, сидела, покуривая, за пасьянсным столиком.

– Верни мои письма.

– Какие письма?..

– Ты знаешь.

– А… Ты об этих записочках к твоей девочке?.. У меня их нет.

– Где они?

– В надежном месте, не беспокойся. Вы бы, ребята, получше прятали свои литературные упражнения, а то валяются под ногами, приходится подбирать, чтобы не споткнуться.

– Отдай.

– Сказала же, у меня их нет. Сдала на графологическую экспертизу. Тебе все понятно?

– Ну и сука же ты.

– От кобеля слышу, сэр.

Письма были уже у брата Мэри. Он скопировал их и вызвал Рейнеров на разговор. Предложил им срочно оправить дочку в Европу, сенатор с готовностью согласился. Розали отказалась. Отец пригрозил, что лишит ее наследства. Розали осталась непоколебимой. После долгих препирательств и шантажа (брат Мэри пытался вытянуть из Рейнеров деньги) Джон и Мэри развелись. А вскоре одно из любовных писем Джона попало на стол к президенту ДХУ. Невзирая на мировой научный авторитет Уотсона, президент отверг его просьбу повременить с увольнением, пока не закончатся начатые исследования, и профессора с треском выгнали.

Джон согласился на все затребованные Мэри условия развода. Она получила все имущество, у него не осталось ничего, кроме долгов. Взамен пообещала «ноу паблисити». Но через три дня после развода вышли газеты с именем Розали в заголовках («юная дочь сенатора сокрушила семью великого психолога»), а затем интервью Мэри в газете «Нью-Йорк Геральд». «Мой бывший муж давно импотент. Не знаю, может, эта малышка пытается его убедить, что надежда еще есть. Пусть старается».