Доктор Лерн, полубог - [30]

Мы перед вокзалом. Это был как раз тот момент, который я назначил себе для начала моего активного выступления.

— Дядюшка, скажите, придется ли мне сопутствовать вам во всех ваших странствованиях по Нантелю?

— Конечно, нет. А что?

— В таком случае, дядюшка, так как я питаю отвращение к кафе, ресторанам и кабачкам, я попрошу вас разрешить мне подождать вас здесь, где я могу провести время с таким же успехом, как и в кафе в Нантеле.

— Но кто же тебя заставляет?..

— Во-первых, меня соблазняет грейский праздник. Мне хотелось бы подольше понаблюдать это сборище: здесь ярко обрисовываются нравы целой расы, дядюшка, а сегодня я чувствую в себе душу этнолога…

— Ты издеваешься или это причуда…

— Во-вторых, дядюшка, кому мы можем поручить присмотр за нашим автомобилем? Не хозяину ли гостиницы? Или еле держащемуся на ногах содержателю кабака, переполненного пьяными мужиками? Надеюсь, вы не думаете, что я оставлю на девять часов автомобиль, стоящий двадцать пять тысяч франков, предоставленным на потеху пьяной деревне? О, нет! Я хочу иметь возможность самому присмотреть за машиной!

Дядя не был вполне убежден в моей искренности. Он решил расстроить маленькое предательство, которое я имел в виду сделать: вернутся в его отсутствие в Фонваль на автомобиле или на взятом напрокат велосипеде с тем, чтобы вернуться в Грей к пяти часам 14 минутам. В сущности, это и была та хитрость, которую я придумал. Проклятый ученый чуть не испортил всего.

— Ты прав, — сказал он чрезвычайно холодно.

Он слез и, не обращая никакого внимания на окружавшую нас толпу празднично разодетых путешественников, поднял крышку мотора и внимательно осмотрел его. Я почувствовал себя нехорошо.

Дядюшка вынул свой нож, отвинтил карбюратор и положил к себе в карман некоторые из его составных частей. В то же время он говорил мне:

— Вот твоя коляска и лишена возможности передвижения! Но так как ты можешь улизнуть другим путем, то я назначу тебе работу. К моему возвращению ты должен будешь представить мне карбюратор, пополненный недостающими частями твоей собственной работы. Кузница не закрыта; но кузнец несмышленый малый и едва ли сможет тебе быть полезным. Тут есть, чем тебе заняться до моего возвращения…

Видя, что я не протестую, он добавил немного стесненным тоном:

— Прости меня, Николай, и поверь мне, что все это делается с единственной целью принести тебе же пользу в будущем, скрывая тайну наших работ… Прощай!..

Поезд увез его.

Я спокойно смотрел на то, что он делал, не высказывая неудовольствия и не испытывая досады. Я неважный шофер и терпеть не могу, когда мои руки перепачканы в масле и расцарапаны, а так как, по желанию дяди, я лишен был возможности держать помощника («приезжай один»), то я привез с собой целый ряд запасных частей; среди них у меня был и новый, совершенно целый карбюратор, который можно было сразу пустить в ход. Моя лень сослужила мне большую службу, чем ловкость профессионала.

Я немедленно принялся за работу, волнуясь при мысли, что обитатели Фонваля предоставлены самим себе.

Немного времени спустя, запрятав автомобиль в густой лесок, я снова перелезал через стену парка.

Я, несомненно, направился бы сразу в комнату Эммы, если бы со стороны серых зданий не раздавался заунывный жалобный лай.

…Лаборатория!.. Нелли!.. Странность того, что лаборатория служила тюрьмой для собаки, заставила меня колебаться между стремлением открыть тайну и желанием обладать Эммой. Но на этот раз какое-то инстинктивное предчувствие опасности взяло верх: я направился к серым зданиям. Да кроме того, немцы, наверное, были там, и их присутствие не даст мне возможности застрять там надолго. Следовательно, речь шла всего о нескольких минутах, которые будут похищены у любви: хотя и победил рассудок, но какая это была слабая победа!

Пробираясь мимо желтой комнаты, я остановился и прислушался у закрытых ставен — один ли он?

Оказалось, что один; мое сердце наполнилось чувством безграничной и некрасивой радости.

По небу бежали белые облака. Ветер дул из Грей, и по ущелью до меня доносились обрывки монотонного колокольного звона. Колокола без устали непрерывно повторяли три одинаковых ноты; мне было весело; я насвистывал какой-то мотив, сам не знаю какой… Право, отсутствие Лер-на освобождало от какой-то постоянной принужденности: можно было думать о всякой чуши, и мозг предавался самым необузданным отклонениям…

Напротив лаборатории, через дорогу, находился лесок. Чтобы добраться до него, я осторожно лавировал: там я расставил свои батареи. Посреди этого леска рос мой старый друг — большая сосна; ее широкие ветви были расположены винтообразной лестницей; она была выше всех окружающих строений: трудно было найти лучший и более доступный обсервационный пункт. В дни детства я играл на ее ветвях в «матроса на реях»…

Дерево сохранило свои густые ветви и я полез наверх. На верхних ветвях меня ждал сюрприз: сохранившаяся с детства, полусгнившая и обмотанная веревками перекладина, изображавшая марс. Кто мог бы предсказать мне, когда я открывал, сидя на ней, материки и архипелаги, — столько похожих на правду выдумок, — что наступит день, когда я буду здесь на часах, чтобы открыть сказочные вещи, которые окажутся правдой.