Доктор Краббе обзаводится пациентами - [2]

Что поделаешь: встречают нас по одежке, а провожают, ума так и не оценив!

Итак, Краббе со своим новеньким дипломом и еще более свеженькой юной супругой отправился в город… назовем его — Бриспорт. Я поступил ассистентом к доктору в Манчестере и первое время ничего не слышал о своем друге, не считая того, что деятельность свою он начал в лучшем стиле и немедленно сделал заявку на первоклассную клиентуру.

В одном медицинском журнале мне попалось на глаза необычайно глубокое и детальное исследование доктора Краббе под заголовком: «Странное появление дискосферической кости в желудке утки», но в целом (если не считать еще нескольких заметок об эмбриологии рыб) вел он себя неподобающе скромно.

И вот в один прекрасный день, к своему изумлению, я получил телеграмму от миссис Краббе. Она умоляла меня спешно явиться в Бриспорт и поговорить с мужем, дела которого стали совсем плохи. Попросив у шефа отпуск, я сел в первый же поезд и отправился в путь, не на шутку обеспокоенный странным известием о состоянии своего друга.

Миссис Краббе встретила меня на станции. По пути она рассказала мне, что Тома мучает множество самых разнообразных тревог, отчего он совершенно пал духом. Расходы на содержание дома огромны, пациентов же можно пересчитать по пальцам. Он очень хотел бы со мной поговорить — что если мой практический опыт окажется ему чем-то полезен?

Внешне Краббе определенно изменился к худшему и выглядел как изможденный труп. Прежняя бесшабашная веселость явно покинула моего друга, хотя, увидев меня, он заметно просветлел.

Поужинав, мы втроем собрались на военный совет. Тут-то Краббе и изложил передо мной суть своих проблем. — Ради всего святого, Бартон, скажи, что мне делать! — воскликнул он. — Прославься я чем-нибудь, и все бы пошло как по маслу, но на мою дверную табличку никто и внимания не обращает, тем более, что врачей в районе — что сельдей в бочке. Не удивлюсь, если окажется, что все тут полагают, будто я — доктор богословия. Ладно бы еще мои конкуренты были стоящими специалистами, так нет же! Все это — ископаемые сморчки, отставшие от времени на полвека, не меньше! Взять хотя бы старого Маркхэма, который живет вон в том кирпичном доме и лечит практически весь город. Готов поклясться, он понятия на имеет, в чем разница между локомоторной атаксией и гиподермическим спринцеванием, но поди ж ты — известен в массах! Покорность, с какой это стадо больных баранов плетется к нему в приемную, просто-таки отвратительна!

А чего стоит Дэвидсон, что живет чуть дальше по этой же дороге! Хочешь знать, кто он? Член Американского Лингвистического общества! Вот так. На днях рассуждал в медицинском собрании об эписпастическом параличе — представь, перепутал его с эписпастическим ликвором[2]. А заработки этого типа на порядок выше моих!

— Ну, так стань известным, начинай публиковаться, — сказал я.

— Но о чем писать, скажи на милость? — взмолился Краббе. — Где взять хотя бы одну историю болезни, если больных — нет?! Наливай себе и давай-ка сюда бутылку.

— Может быть, тебе самому пару историй выдумать? Ну, для начала хотя бы?

— Хорошая мысль, — задумчиво проговорил Краббе, — Тебе, кстати, не попадалась моя «Дискосферическая кость в желудке утки»?

— Попадалась. По-моему, вышло неплохо.

— Неплохо — не то слово. Уточка-то моя, дружище, костяшку домино сожрала! Ко мне она слетела, ну, словно ангел с небес! Потом я взялся за эмбриологию рыб, поскольку рассудил так: если даже я в этом деле ровно ничего не смыслю, то уж по меньшей мере 95 процентов населения в этом — мои полные единомышленники. Но выдумывать от начала и до конца целые истории болезней… Не слишком ли это смело?

— Тяжкий недуг требует сильнодействующих средств, — заметил я. — Помнишь старика Хобсона из нашего колледжа? Раз в год он отправляет в «Бритиш медикэл» письмо, обращаясь к читателям с просьбой сообщить ему, во сколько сейчас обходится содержание лошадей в деревне. А потом в справочнике напротив своего имени указывает «Автор оригинальных вопросов и реплик научного свойства, регулярно публикуемых научными изданиями».

Хохот Краббе прозвучал как в лучшие наши студенческие годы.

— Ладно, старина, — наконец сказал он, — продолжим наш разговор завтра. В конце концов, ты у нас гость: нельзя же мне быть таким эгоистом. Пойдем побродим: обозрим наши бриспортские красоты, если можно так выразиться.

С этими словами он набросил на себя какое-то траурное пальтишко, нацепил очки, нахлобучил шляпу с уныло отвисшим краем, и остаток дня мы провели, прогуливаясь туда-сюда и обсуждая всякую всячину.

На следующий день военный совет собрался повторно. Было воскресенье: мы уселись с трубками у окна и принялись разглядывать уличную толпу, перебирая один за другим возможные планы завоевания местной публики.

— Трюк Боба Сойера? Пройденный этап, — уныло отчитывался Краббе. — Да, прихожу в церковь, сижу там какое-то время, потом сломя голову выбегаю в самый разгар службы… Все без толку — никто не знает, кто я такой! В прошлом году накатал перед парадным чудную ледовую дорожку: на протяжении трех недель ежедневно полировал ее по ночам. За все это время поскользнулся на ней только один человек, да и тот поковылял через дорогу к приемной Маркхэма. Ну, разве это не ужас?