Доктор Х и его дети - [38]

— За жизнь борется тот, кто спасает тело. Борется с болезнью, которая мешает телу, — быстро сказала Элата. — А если болит душа? Тогда человек борется с тем, что мешает душе: с телом.

— Ты слишком умна. От ума, как известно, только горе. А у маленьких девочек еще и логические ошибки, которые приводят их к глупым поступкам. Которые, в свою очередь, приводят их в неподходящие для умных девочек места, вроде этого. Что-то я расчувствовался, понарассказал о себе… Теперь твоя очередь. Расскажи мне тоже о своем детстве. Вот у тебя был мальчик, который тебе нравился?

Она мотнула головой и сменила тему.

— Про тараканиху вы правильно сказали. Есть джипы, похожие на беременных тараканих. Крытые пикапы. Видели? С удлиненным задом. У моей мамы такой. Все время думала, кого он мне напоминает… Точно — тараканиху!

— А ты видела настоящих тараканов?

— Видела. Они противные, но безобидные. Клопы хуже. Их не видно, а утром все тело чешется. Если они живут под обоями, можно поставить ножки кровати в кастрюльки с водой и отодвинуть ее от стены. Тогда им не забраться, они плавать не умеют. А если уж они в кровати под матрацем поселились, то ничего не поможет. Хуже всего, если это диван. Его уже только выбросить, потому что они гнезда под обивкой устраивают.

— Откуда у тебя такие познания? — удивился Христофоров.

— Из квартиры старой, где мы жили, когда я маленькой была.

— Клопы в моем детстве дома терроризировали. Но чтобы до сих пор — такого я не слышал, — признался он.

— К нам они от соседки пришли, ей диван старый кто-то отдал с клопами. Мама травила их, но они не умирали. Дядя Толя очень ругался и даже давил их на стене. Мама ругалась на него, когда утром видела пятна на обоях. Когда мы переезжали, все вещи оставили, а мои учебники мама перетряхивала.

— Дядя Толя — это кто?

— Мамин друг.

— Понятно. Клопов он справедливо не любил. А к тебе как относился?

— Хорошо. Но на новую квартиру мы его все равно с собой не взяли.

— Оставили на растерзание клопам?

— Об этом я не думала, — хихикнула она. — Очень может быть, потому что больше я его не видела, хотя, кажется, он любил маму, но у мамы уже появился Игорь, мой отчим.

— А Игорь как к тебе относится, не обижает?

— Никак не относится, он все время работает.

— Мама тоже работает?

— Да вы что? — удивилась она. — Мама по магазинам ходит.

— Со своим родным отцом общаешься?

— Нет, — Элата отвела глаза.

— Ну а с парнями в школе дружишь? Кто-то нравится? Мне сказать можно, врач — друг человека. Мои архаровцы без ума от тебя. Даже стихи сочинили.

— Откуда вы знаете?

— Мне по должности положено все обо всех тут знать, работа такая. А если честно — настучали.

— Они не сочинили, а списали. Вот… — она вытащила из кармана свернутую записку и положила на стол. — Детский сад.

Христофоров расправил записку и пробежал ее глазами.

— Лучше солнца русской поэзии все равно не скажешь. Вон как пацаны трудились, даже книгу у Шнырькова выманили…

* * *

Телефон зазвонил, когда Христофоров вышел из метро и заскользил в сторону дома, стараясь не отрывать ног от земли и сохранять равновесие, как конькобежец.

— Две новости: плохая и хорошая, — сообщила Маргарита. — Хорошая — все именно так, как вы сказали: дневной сон заканчивается кошмаром. Плохая — тут шаром покати, блины съедены, второй пункт рекомендаций невыполним, подкрепиться нечем.

— Предлагаю совершить ответный визит, заодно и подкрепиться, — радостно сказал Христофоров, потому что, признаться, последние два часа его мучила мысль, что она не позвонит.

Мать вышла из своей комнаты заспанная. В последнее время она все чаще кемарила днем, а ночью бодрствовала: ходила по квартире до рассвета, гремела посудой на кухне. Колобродила, как перепутавший день с ночью младенец.

В холодильнике стояли борщ, рыба по-польски и картофельное пюре. С тех пор как мать сдала, по вечерам, когда не было дежурств, он готовил сам и, надо сказать, изрядно поднаторел. Делал для матери пюре на молоке и котлеты на пару, как когда-то готовила для него она.

Христофоров налил воду в кастрюлю и разом утопил в ней десяток яиц: из пяти штук вынет желток, половинки нафарширует грибной икрой, остальное, включая желтки, покрошит в салат с зеленым горошком и приправит майонезом.

— Гости сейчас прибудут, — сообщил матери. — Чаю хочешь?

Ничего не ответила. Все-таки принес ей в комнату чай, поставил на тумбочку. Сел на край кровати. Мать опасливо отодвинулась и поджала ноги. Он поймал себя на мучительном дежавю: точно так отодвигались и поджимали ноги его пациенты, чаще новенькие, не вполне ему доверявшие.

Время для матери теперь измерялось как-то иначе. Ночью, когда она бодрствовала, он спал. Днем, когда она спала, он работал. Отсутствие сына растянулось в вечность: она знала, что он у нее есть, но уже не помнила, что есть он у нее сейчас, что он где-то рядом и скоро вернется домой. Когда на пороге появлялся толстый бородатый мужик и вел себя в квартире по-хозяйски, как ее сын, она, конечно, присматривалась: не обман ли это. Ведь сын в ее вечности был маленьким: подростком, дошколенком, а то и вовсе свертком, которому угрожала смертельная опасность.