Доктор Голубев - [6]

Напившись, новенький отдал кружку, поблагодарил.

— Откуда прибыл, товарищ? — поинтересовался Хохлов.

— С Подъемной…

— А я с Гремино. Твоя как фамилия?

— Сухачев…

— А моя — Хохлов. А что у тебя болит?

— Грудь.

Хохлов крутнул головой и ободрил:

— Поправишься. У нас доктор мировой. Меня тоже на носилках привезли. Ревматизм прицепился. А теперь вот. — Он быстро присел у кровати и так же ловко поднялся. — Видел?

— Худо, — пожаловался Сухачев, пожаловался впервые за все дни болезни. Этот рыжий парень сразу вызывал симпатию.

— Ясно. Болезнь и поросенка не красит, — согласился Хохлов, — но это дело временное.

Кольцов, все время молчавший, взял друга за локти и слегка подтолкнул: дескать, иди, парню не до разговоров. Хохлов не обиделся, тряхнул рыжей головой, задорно улыбнулся Сухачеву и вернулся к своей кровати: А Кольцов склонился над новеньким, деловито сообщил:

— Я — старшина палаты. Ежели что нужно, обращайся ко мне.

— Спасибо…

Кольцов бросил взгляд по сторонам, склонился еще ниже:

— Брусничного варенья хочешь? Мне из дому прислали…

С подъема вся палата знала: прибыл тяжелый больной. Товарищи без лишнего шума выходили в коридор на физзарядку. «Разноса», который хотел учинить Лапину старшина, не получилось.

— Т-сс, — предупредил Кольцов. — В палате тяжелый. А впредь укладывайте халат как положено. Нянек здесь для ходячих нет.

В палате остались Кольцов и Сухачев. Сухачев тревожно поводил горящими глазами и спрашивал:

— Где он… где?..

— Кто?

— Старик.

Кольцов оглядел палату:

— Какой старик?

— Белый.

«Бредит», — подумал Кольцов.

— Никакого белого старика нет и не было. Это я — Кольцов. Слышишь?

Сухачев долго, пристально смотрел на Кольцова:

— Нет… был.

Пришла Василиса Ивановна, на деревянном подносе принесла завтрак.

— Бредит, — зашептал ей на ухо Кольцов. — Глядеть надо. Я пойду умоюсь.

Василиса Ивановна понимающе прищурила глаза. Лицо у нее было простое, доброе.

— Сынок, может, поешь? — спросила, она Сухачева. Сухачев отказался. Василиса Ивановна украдкой вздохнула.

— Ну, хоть умойся. Я оботру тебя.

Она взяла полотенце, смочила его теплой водой, обтерла больному лицо, шею, руки.

— Был он… или нет? — спросил Сухачев.

— Кто, сынок?

— Белый старик.

— Нет. Никакого старика нету. Прогнали его, сынок. Прогнали.

«Неужели бред? — подумал Сухачев. — Неужели начинает мерещиться?» Он сделал над собой усилие, поднял голову:

— Няня, давай… Есть буду…

— Ну, слава тебе… Слава тебе… — засуетилась Василиса Ивановна.

Обход в этот день начался раньше обычного. Гвардии майор, не приняв рапорта старшины, сразу прошел к Сухачеву. Он долго осматривал Сухачева, а остальные больные внимательно наблюдали за действиями врача. Никто не проронил ни звука.

Голубев, к удивлению своему, отметил, что сердце Сухачева стало как будто больше: границы его расширились, и новые карандашные метки не совпадали с теми, что он оставил ночью. Теперь и для него диагноз был вполне ясен: выпотной перикардит. Начальник прав. Между мышцей сердца — миокардом — и оболочкой, покрывающей эту мышцу, — перикардом — накапливается жидкость. Она капканом сдавливает сердце, не дает ему правильно работать, питать организм. Важно знать, какая это жидкость.

Подумать Голубеву не пришлось. Вошел начальник. Больные встали. Песков не обратил на них внимания.

— Давайте его в процедурную, — приказал он Голубеву.

Услышав его хрипловатый голос, Сухачев открыл глаза. В них был испуг и удивление. Перед ним, в длинном халате, прямой как свеча, стоял белый старик.

— Вы?

— Гм… я.

Сухачев замотал головой и застонал на всю палату.

— Знаешь, Семен, у меня появилась дельная мысль, — сказал Кольцов. — Давай устроим около него дежурство. Народ у нас на поправке. Время есть. А парню веселее будет, да и сестрам нужен помощник.

— Неплохо, — одобрил Хохлов. — Вот как народ? Дело добровольное.

Кольцов вышел на середину палаты:

— Есть такое предложение…

Он вызвал товарищей в коридор и сообщил, что он задумал.

— Кто против?

Против никого не было. И с этого дня возле Сухачева товарищи по палате установили добровольное дежурство.

7

Аркадий Дмитриевич Брудаков готовился стать кандидатом медицинских наук. Кандидатский минимум он сдал. Диссертацию написал. Оставались мелкие поправки и защита. Защиты он не боялся. К ней все было подготовлено. Оппоненты попались доброжелательные, у самого Аркадия Дмитриевича «язык был хорошо подвешен», так что он надеялся на полный успех. Все шло гладко. Все шло как нельзя лучше.

Защита была назначена на пятнадцатое сентября.

В начале июля, в один из ясных и теплых вечеров, после работы Аркадий Дмитриевич поехал в универмаг покупать зеленую велюровую шляпу. Аркадий Дмитриевич был убежден, что без зеленой велюровой шляпы кандидат — не кандидат. Это был первый пункт его «плана жизни» на ближайшее время: купить шляпу, а потом защитить диссертацию и жениться.

В троллейбусе было душно. Аркадий Дмитриевич решил пройтись по главной улице.

Настроение у Аркадия Дмитриевича было превосходное. Он запел вполголоса, что случалось с ним чрезвычайно редко, лишь в особые минуты подъема:

Что день грядущий мне готовит?

Та-та, та-та, готови-ит…

Паду ли я, стрелой пронзенный?