А еще говорят, что в анатомическом театре комедии не ставятся.
В то время, когда медлительные русские успели только повернуть голову, Хайсам, стремительно рванувшись к емкости, за ворот выловил из нее Бориса Михайловича, пока Яровая не протравила его в формалине, как зерно перед посевом, и, оттеснив в угол, где была раковина и водопроводные краны, начал промывать зашедшемуся в кашле ассистенту глаза.
— Кто?!! — «рявкнул» преподаватель. — Кто это сделал?!
Вряд ли ему так уж не терпелось услышать имя своего героического спасителя.
Не желая признаваться, потому что за проступок такого масштаба грозило отчисление из института, Аня стояла с потерянным лицом, хотя понимала, что она виновата: нечего было скакать заинькой, могла бы взять пример с трупа и вести себя более уравновешенно.
— Я… — сказал добрый доктор Аль-Болит. — Звените… Все хорошо било, а я уроняй вас.
Если он и рассчитывал на поблажки, которые делали всем иностранцам из-за того, что они платили за обучение валютой, то совсем мало. Риска попасть в неприятности и из-за кого, из-за Ани Яровой, которая испытывала к нему лютую ненависть, было гораздо больше, но что-то подтолкнуло Хайсама поступить именно так.
— Не «звените», а «извините», — поправил Боря, с которого ручьями стекала вода и раствор формалина, собираясь в лужу. Ему очень хотелось сделать Аль-Хатибу трепанацию черепа или хотя бы крепко выматериться, но мешало опасение, что арабы развяжут из-за этого Третью мировую войну.
— Надежда и Аня, — вмешался Шаров, стремясь предотвратить скандал, переведя его в бытовую плоскость, — застирайте халат Борису Михайловичу, и чтоб аж светился от чистоты!
— Может, повторно промоем слизистую, чтобы химического ожога не было? — с таким неподдельным участием (к сирийцу) спросила Надя, что ассистент, тронутый всеобщей заботой, наконец, сменил гнев на милость:
— Ладно, ничего мне не сделается. Я формалином этим пропитан, как алкоголик — этиловым спиртом.
— Никита, останешься за главного, — добавил он и побрел переодеваться, оставляя на полу мокрые следы, как Афродита, выходящая из пены морской.
— За главного, за главного! — обрадовался бывший десантник. — Сергеева, Чмырь и Гайнутдинова, два гарема вне очереди! Толян сделает мне педикюр, а Яровая… Ну-с, Яровая, мировая и яровая общественности ждут-с.
— Чего? — еще сколько-то упрямилась Анна.
— Вот перед тобой стоит мальчишка… Он из Сирии, из города… Ты откуда, доктор Аль-Болит?
— Я приехаль из города Деръа. Там большая населения, пошти мильон люди.
— Он из Дыры, но там тоже люди, Яровая, а не «проклятые арабы». У него сестры есть. «Шаганэ, ты моя Шаганэ, там на севере девушка тоже — на тебя она страшно похожа…» Да, и он не ставит мин, а хочет лечить детишек. Тяжело в лечении — легко в раю! Ну…
— Спасибо, Хайсам. Ты меня выручил, — сказала Аня и заплакала.
Слезы выносят из организма все вредное.
«Если Надия согласится, женюсь на ней, — без всякой логической связи с Аниными словами решил Аль-Хатиб. — Правда, отец меня точно убьет! …А может, и простит».
