Доктор Ахтин - [2]

Когда я поднимаю ладонь с лежащими на ней глазами парня, я чувствую непередаваемое удовольствие.

Почему я раньше не делал этого? Ведь сразу понятно, что именно в глазах сохраняется «кА», и жертвы, принесенные в прошлые годы, всего лишь бездушные тени в мире моей Богини.

Я складываю глазные яблоки в специально приготовленные сосуды и приступаю к самой тонкой части моего ритуала. Когда я веду скальпель по коже правой щеки, то понимаю, что он затупился. Острие скальпеля уже не режет, а рвет ткань. Впредь мне наука. В следующий раз я начну с лица, и только потом — тело и конечности.

Закончив с лицом, я надеваю пластиковый чехол на скальпель. Последнее действие указательным пальцем правой руки вокруг головы, лежащего на полу тела, словно я очерчиваю его тень, — и все. Моё творение готово.

Я встаю. Сверху смотрю на свой труд и улыбаюсь.

Прекрасно. Получилось даже лучше, чем я предполагал. Есть много мелких дефектов, которые мешают воспринимать мой труд, как идеальное творение, но это пустяки по сравнению с тем, что это мой первый шаг на долгом пути. Первые шаги всегда трудны, но зато как они прекрасно выглядят со стороны, когда смотришь на произведение рук своих отстраненным взглядом истинного ценителя.

Стянув грязную перчатку с правой руки, я складываю её в плотный черный мешок, бросив туда еще скальпель. Затем нахожу сотовый телефон парня — самая дешевая модель, удивительно, что он его еще не продал — и тоже бросаю в куль. Было бы верхом глупости оставить эту улику, где зафиксирован мой последний звонок.

Вроде, все.

Окинув взглядом комнату, я ухожу, захлопнув за собой дверь левой рукой.

2

Иногда, в минуты задумчивого созерцания окружающей жизни, когда дневной свет уступает место сумраку ночи, когда на небе зажигаются первые звезды и сквозь дымку облачности пробивается лунный свет, я думаю о том, что отсутствие сна есть наивысшее благо для человека. Когда не спишь, есть возможность в тишине ночи складывать из отстраненных мыслей думы о вечности, о бытие и смерти, о повседневности суеты и быстротечности жизни. Из этих простых дум слагать образы, необычные для этого пространства и сложные для восприятия. И, населенный этими образами яркий безумный мир вдруг оживает. Только что ничего нет, полная темнота, и вдруг блестящая искорка вдали, приближаясь, становится светом горящей свечи.

Или светом фонаря во тьме ночного леса.

Я вижу так любимый мною образ — один из многих, неповторимый и прекрасный. Образ, который я обожаю и ради которого живу. Он всегда со мной, но — ночью её лик ближе и прекраснее. Я пронес его через всю жизнь.

Уже в который раз беру карандаш в руки и на листе бумаги рисую — чуть изменился профиль, резче подбородок, в слегка прикрытых глазах спокойствие и мудрость, губы произносят слова, которые эхом отзываются в моем сознании, колышет легкий ветерок копну волос, рука приподнята в приветствии. Мой карандаш резкими и точными движениями оставляет линии на бумаги, и вскоре видение уже не только моя бессонница. Она и на рисунке так же прекрасна, какой была в жизни, и какой я её вижу сейчас.

Я смотрю на дрожащий огонек свечи и думаю о том, что все приходит и уходит. И мир при этом бесконечный сумасшедший дом, где я единственный, кто это видит. Все остальные люди, что каждый день проходят мимо меня бесконечной вереницей бесплотных теней, считают себя душевно здоровыми, но их фатальная ошибка в том, что они не замечают вокруг себя яркой зелени сплошного высокого забора, отгораживающего их от мира. Они не видят зарешеченного неба и закрытых дверей. Они не знают, что выхода нет, пребывая в наивной уверенности, что этот мир создан для них.

Снова приходит утро, и солнце, это огромное больное светило, что слепит и мешает смотреть, начинает свое безостановочное движение по небу. Ползет и ползет, словно черепаха, в своем безумстве не замечая, что я его проклинаю. И хотя для солнца я слишком ничтожен, но и я могу быть вне его яркости, спрятавшись за плотными задернутыми наглухо шторами.

Пытаюсь уснуть. В мой единственный выходной день, мне необходимо отдохнуть. Лежу с закрытыми глазами в полумраке зашторенной комнаты и вижу её образ. Образ, который многократно растиражирован мною и висит по стенам карандашными рисунками. Они наслаиваются один на другой, создавая бесконечную череду ликов. Мне не надо смотреть на них, я и так прекрасно знаю, как она красива.

Уснуть не удается. Впрочем, как всегда.

В гостиной тикают часы, приближая время ночи, и я открываю глаза. Может, я грезил, может, спал — в любом случае, я чувствую себя лучше.

Я настолько отчетливо помню её последние часы рядом со мной, что иногда мне кажется, что я не сделал всего, что мог. Я прокручиваю события в голове, пытаясь увидеть то, что осталось не увиденным мною, хочу разглядеть мелочи, на которые не обратил внимания. Пытаюсь поймать ускользающие мгновения прошлого, и, когда понимаю, что это практически невозможно, смирившись, снова закрываю глаза.

Я не могу спать, потому что она рядом.

Я вижу её образ.

Я, по-прежнему, люблю её.

Она, как обычно, со мной в тишине моих бессонных ночей, смотрит на меня со стен и говорит со мной.