Чучкин посмотрел на свой округленный живот и нежно похлопал по нему.
Короче говоря, Чучкин приехал в «Ромашку» рано утром в хорошем настроении, с легкой душой и с надеждой надышаться свежим воздухом, вкусно поесть и отдохнуть — совместить приятное с полезным.
Однако представления о поездке в лагерь как о легкой прогулке начали развеиваться у Степана Васильевича, едва он ступил под приветливый транспарант: «Добро пожаловать!»
С обеих сторон к нему шагнули два мальца в белых рубашках и синих пилотках, с деревянными ружьями наперевес.
— Пароль! — гаркнули они хором, сурово насупившись.
Приняв это за милую шутку, Степан Васильевич хохотнул и, пытаясь погладить ребят по головкам, сказал:
— Простокваша!
— Почему простокваша?
— Потому что ее очень полезно есть утром, — все так же весело ответил Чучкин.
Ребята, упираясь дулами в живот Степана Васильевича, склонили головы друг к другу и зашептались.
— Не наш пароль, — подвел итоги совещания мальчишка, который был повыше ростом. — Вы арестованы.
— Да что вы, дети! Я же Чучкин. Отец Леночки. Она у вас тоже живет.
Уговоры не помогли. Чучкина доставили под конвоем к Вадиму — главнокомандующему одной из армий: в лагере уже третий день шла военная игра. Но откуда было знать об этом Степану Васильевичу?
У Вадима недоразумение разъяснилось, и Чучкин получил право свободного передвижения по лагерю. Узнав, в каком корпусе обитает его дочь, Степан Васильевич направился к ней. И тут будто табун жеребят заполнил дорожки и тропинки лагеря. С гиканьем, визгом и свистом коричневые и бронзовые тела пронеслись к воротам и исчезли за пределами лагеря.
В этой массе трудно было узреть собственную дочь. Леночка сама увидела Степана Васильевича и, пробегая мимо, чмокнула его в щеку:
— Здравствуй, папочка! Я сейчас.
И испарилась.
Степан Васильевич недоумевал. «Как же так? Отец родной в лагерь приехал, а дочка — хвост трубой, и поминай как звали. Ничего себе», — подумал он с возмущением. Он даже сел на лавочку, чтобы, не торопясь, осознать случившееся. Лицо его стало озабоченным, он снял серую шляпу в мелкую сеточку и принялся обмахиваться.
Посидев в тягостных размышлениях минут пятнадцать, Степан Васильевич собрался уже было встать, но в это время по лагерю снова как бы промчался табун жеребят. И Леночка опять помахала папе ручкой и крикнула:
— Я сейчас.
После линейки Чучкин наконец смог поговорить с дочкой:
— Что за поведение? Что за беготня? Где у вас порядок?
— Папочка, так мы же на зарядку бегали.
— Как на зарядку? Мне ж нужно было смотреть зарядку! Почему не сообщила?
— Ты же не спрашивал.
— Да, действительно. Ну ладно. Ты мне скажи, вы там все упражнения правильно делаете?
— Все-все.
— Вот и хорошо. Так и напишу.
— Кому напишешь?
— Да в отчете своем. Вот непонятливая!
— Так ты вроде ревизора приехал?
— Ну… в известном смысле…
Ревизор велел дочери отвести его в столовую. Там он отправился прямо на кухню.
— Можно? — спросил он, слегка приоткрыв дверь.
— Я тебе сейчас покажу «можно», я тебе устрою «можно», — раздался чей-то энергичный голос, а вслед за тем что-то белое и мокрое обрушилось на несчастную чучкинскую голову.
— Батюшки! Простите, пожалуйста, — услышал Степан Васильевич сквозь белую пелену. — Я думала, это Булочкин. Он вчера брал кастрюлю для ухи и не отмыл. Сегодня стала компот варить, а там чешуя плавает. И только перед вами опять забегал. Опять за кастрюлей.
По мере того как Чучкин выпутывался из посудного полотенца, он все отчетливее слышал извиняющийся голос. Сбросив наконец полотенце, он увидел повариху тетю Феню.
— Так, — только и сказал Степан Васильевич.
— Ой, — только и ойкнула тетя Феня.
После завтрака к Степану Васильевичу, напевая песенку: «Зачем вы, девочки, красивых любите: непостоянная у них любовь», прибежала Леночка.
— Кто научил? — спросил Чучкин.
— У нас все поют.
— Пусть поют, а тебе нельзя, — наставительно сказал Чучкин.
— Почему?
— Потому, что я запрещаю. Кто у вас ведает культмассовым сектором?
Леночка пожала плечами.
— Ну кто у вас баянист, что ли?
— У нас баяниста нет.
— Как нет?
— У нас аккордеонист Ольга Георгиевна.
— Неважно. Вот я поговорю с ней.
Чучкин был доволен: и с Леночкой провел воспитательную работу, и аккордеонистке даст несколько ценных указаний относительно репертуара.
— Папа, как хорошо, что ты приехал, — заворковала вдруг Леночка. — Ты мне так нужен.
Степан Васильевич с благодарностью взглянул на дочку. Наконец-то! А то как чужая.
— Зачем же я тебе нужен? — сладко проговорил Чучкин.
— Ну не совсем мне…
— Как так «не совсем»? — поднял брови Чучкин.
— Вернее, мне ты тоже нужен… У нас игра, понимаешь… ну вот и…
— Какая игра?
— Военная. Папочка, помоги синим. Ты ведь любишь собирать грибы.
Чучкин потрогал у Леночки лоб. Нет, не горячий.
«Поживет ребенок немного в лагере, и ты уже не понимаешь его. Как чужой», — с огорчением подумал Степан Васильевич и спросил:
— Кому помочь?
— Синим. Синей армии. Я — у синих. Мы воюем против зеленых. Теперь все понял?
— А при чем грибы?
— Грибы для маскировки.
— Для маскировки? — Чучкин даже дернул себя за ухо — не ослышался ли?
Но Леночка подробно рассказала ему о той самой помощи, которую он может оказать ее армии. Она даже нарисовала ему план: по какой дороге войти в лес, как попасть в березовую рощу (а именно там, по донесению разведчиков, расположился штаб противника). Где-то там спрятан и вымпел зеленых. Конечно, он охраняется, но не в этом дело, главное — осмотреть эту березовую рощицу и запомнить все, что увидишь.
