Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 1] - [54]

— Пойди обслужи гостя! Можешь двигаться? — Гарун что-то по-своему сказал ему.

— Могу! — пробурчал Ибрагим по-русски и тоже ответил Гаруну на своем языке. Царедворец не мог отказать себе в удовольствии «наказать» как снег на голову упавшего в кавказское заведение супермена, заставив победителя поневоле наслаждаться обществом побежденного.

В голове у аспиранта что-то снова щелкнуло, и он, помолчав, пошел к своим друзьям.

Минут через десять Ибрагим принес поднос.

— Что это? — спросил Недобежкин.

— Кюфта-бозбаш, — мрачно ответил бородатый.

— Не сердись, парень! — примирительно сказал аспирант. — Ты ведь понимаешь, иначе было нельзя.

— Я понимаю! Я не сержусь! У нас гостеприимство — это святое. Сегодня действительно было нельзя — спецобслуживание.

Ибрагим поставил три каса на подносиках, открыл бутылку коньяка и бутылку водки, отдельно на тарелке подал репчатый лук и сумах.

— Хозяин сказал, что вы, русские, обязательно пьете водку.

Шелковников подал голос, как молодой петушок на насесте.

— Пьем-пьем! Пей, да меру разумей!

Ибрагим не удостоил его взглядом.

Петушков номер один, слышавший грохот падающих тел, вообразил, что убивают Недобежкина, и очень удивился, увидев его возвращающимся живым и невредимым. Петушков номер один был очень обрадован, что друг его избежал смерти, но Петушков номер два больше бы обрадовался, если бы Недобежкин вышел оттуда крепко побитый. Тогда Петушков номер два имел бы повод сказать Недобежкину что-нибудь шибко «божественное».

«Ничего, ничего, Аркашенька, самаритянин тоже был избит и выброшен при дороге, но благодаря Господу обрел мир и покой и исцеление ран. Зачем же ты искушал Господа и пошел в вертеп?» Вот что с удовольствием бы сказал Сергей Сергеевич, но, увидев друга целым и невредимым, со вздохом приберег сентенцию для другого раза.

Друзья выпили коньяку и принялись за баранину.

Петушков овладел инициативой. Постник, в отличие от Недобежкина и Шелковникова, прекрасно разбирался в блюдах азербайджанской кухни. Посмеиваясь, он пояснил свою осведомленность.

— Грешки ранней молодости. Хе-хе. А ты смелый стал, Аркадий. В тебя как черт вселился! К причастию чаще надо ходить. Частое причастие — спасение в горниле мирской жизни. В наше время без этого нельзя.

— Это не черт, Сережа, это ангел. Ангел означает вестника Божьего. Мне он сказал: «Не бойся лжепророков», хотя в Евангелии сказано: «Бойся».

— Деньги многих погубили, Аркашенька! — вдруг бархатно запел аскет, совладав с собой, однако в голосе его уже звучал не тимпан снисходительности, а елей услужливости. — Деньги — это зло, но хорошо, чтобы его было побольше.

В это время к их столу подошли трое крепких парней.

— Тебя нанял Салих? — Троица расступилась, и показался маленький тощий старичок, похожий на колдуна из персидских сказок. — Значит, ты и есть Москвич! Ты пришел на разбор. Мы собрались заключить мир, а вы решили испортить нам праздник. Вы не хотите мира.

Петушков побледнел как полотно, глаза его, подожженные завистью, теперь пылали синим пламенем страха: «Мафия!» — закричал его внутренний голос. Даже Шелковников испугался, такое излучение опасности исходило от старичка.

— Говори, мы слушаем тебя! — старичок изъяснялся почти без акцента. Вдали возникла фигура Гарун-аль-Рашида в окружении группки восточных людей.

— Сначала я хочу поговорить один на один вот с ним.

— С Ахмет-ханом? — переспросил старец.

— Да! А эти? Мы их уведем с собой? — Колдун указал на Петушкова с Витей.

Недобежкин, чтобы раз и навсегда отучить Петушкова от нравоучительного тона, кивнул на Сергея.

— Вот его возьмите, а этот пусть посидит здесь, в уголке.

Старик взял Петушкова под локоть, и тот, подхватив свою сумочку с книгами, как бычок на заклание, пошел в окружении трех молодцов за колдуном.

— Они тебя спутали с Москвичом, — сказал Омар Шариф, все так же ослепительно улыбаясь. — Я знаю, что ты не Москвич, но они мне не верят. Они не видели тебя в деле, а Ибрагим и Махмуд для них никто. Сегодня тут назначена встреча двух стариков. Старика Ленинградского рынка и старика Черемушкинского рынка. Должен был быть заключен мир, но они решили, что тебя нанял старик Центрального рынка.

В голове у Недобежкина раздался знакомый ему щелчок. Голос Гарун-аль-Рашида стал казаться замедленным, движения вялыми.

— Дай мне уйти с Ибрагимом, я обещал его матери, что он живой вернется из Москвы.

— Хорошо, приведи назад моего друга, а за это я не трону твоего.

— Они его не отпустят, эти двое назначены в «козлы» рынков, а твою голову отвезут старику на Цветной бульвар. Москвича еще никому не удалось обхитрить, но ты не Москвич, ты страшнее Москвича. Хорошо, я приведу твоего друга. Постарайся уйти, тогда за мной останется последнее слово, я ведь их предупреждал.

Гарун-аль-Рашид улыбнулся Недобежкину.

— Я уйду! — кивнул Аркадий.

За красными портьерами Петушков видел, как двое или трое молодых парней достали пистолеты с глушителями, обрез двустволки уперся любителю частых причастии в тощее брюхо. Нет, Петушков не был трусом, он не повалился на колени, не стал лепетать слова прощения, помня, что все это будет бесполезно, но что-то надо было сделать. И он, как истинный христианин, стал молиться.