Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 1] - [37]

Подумаю еще до завтра, может, лучше на веревочку повесить и на шее носить. Надежней будет, не потеряется.

Недобежкин пришел в восторг от такой своей дальновидности и, отрезав на кухне кусок пеньковой бечевки, повесил себе на грудь рядом с крестиком на серебряной цепочке пеньковую веревочку с колечком убитого им старичка. Конечно, если бы он хотя бы с месяц походил в кружок макраме, который вел инспектор Дюков, он бы знал, каким узлом надо завязывать такие волшебные перстеньки. Дюков-то знал, как завязывать узелки на память, и от сглаза, и от нечистой силы, и против разрыв-травы… Дюков бы его научил таким узлам, что не то что черт — сам багдадский вор к такой веревочке не притронулся бы. Но Недобежкин не посещал кружок макраме и поэтому завязал веревочку на простой, самый обыкновенный узелок, которому в детстве его научила мама. А каким узелкам в детстве нас мама обучит, такие мы всю жизнь и вяжем. Будущее покажет, тем ли узелкам научила мама Недобежкина своего сына.

Приняв еще одну меру предосторожности, продев руку в ременную петлю кнута, Недобежкин нырнул под одеяло. Правильно сделал Недобежкин, что так поверил в кнут. Очень, очень предусмотрительные люди — аспиранты. Из аспирантов, в основной в нашем обществе получаются все самые высокопоставленные чиновники и самые отъявленные мошенники. У нас, посмотрите, если чего-нибудь человек добился в жизни, у него кроме должностей есть еще и титул — он либо кандидат каких-нибудь мудреных наук, либо же доктор таких-то еще более мудреных наук, а кто эти кандидаты и доктора? Это же бывшие аспиранты. Вот Недобежкин и был как раз таким аспирантом. Аспиранты — это те, кто верит в науку, а наука что говорит? В общественных отношения главное — экономика, а в экономике главное — стимул.

— Да, — шептал он, засыпая, — стимул в переводе с латыни — это палка, которой погоняют осла. А что такое кнут? Тот же стимул, только уже облагороженный, та же палка, но с большим радиусом действия и, главное, с большей гибкостью. Палка может переломиться, а кнут нет.

Поэтому Недобежкин решил с кнутом пока не расставаться. Очень предусмотрительные люди — аспиранты.

В эту ночь не только уфологи и экстрасенсы готовились к походу в зал «Дружба». Кроме ночного заседания Международной ассоциации уфологов, происходившей на квартире фотографа Белодеда, в опорном пункте охраны общественного порядка на Новослободской улице состоялось также заседание комитета «Гонимых работников органов милиции», сокращенно ГРОМ. Этому обществу предоставлял место для заседаний участковый инспектор Дюков, который был знаменем для всех гонимых новаторов МВД. Хотя официально председателем ГРОМа являлся бывший инспектор ГАИ Колесов Иннокентий Варфоломеевич, душой общества был, конечно, Дюков. Инспектор Колесов в настоящее время работал каскадером на Мосфильме и вел большую научно-исследовательскую работу, он даже написал диссертацию с теоретическими и цифровыми выкладками, доказывающими, что его методика автомобильного преследования нарушителя самая эффективная. Но. во-первых, как выяснилось, диссертацию его нельзя было защитить. Колесов, когда узнал, что он как обладатель среднего технического образования, не имеет права на научную мысль, был оскорблен. На научную мысль у нас в стране, оказывается, имеют право только лица с высшим техническим образованием, а во-вторых, даже опыты по его диссертации были запрещены, и, когда автолюбитель стал проводить их самостоятельно, его просто уволили из органов. Только перейдя на работу каскадера, Колесов сумел эти опыты завершить и с блеском подтвердить правильность своей догадки, что маневренность автомобиля, поставленного на два боковых колеса, резко повышается.

Побожий, Волохин и Ярных, три мушкетера, нашедшие себя в ГРОМе, в разное время пострадали в борьбе со всесильным бюрократическим аппаратом милиции, душащим все новое и передовое, а также старое, которое еще могло бы быть полезным. Правда, Ярных пострадал не прямо, а косвенно, через свою маму, но тоже считал себя гонимым. Патриарху ГРОМа Побожему было уже за восемьдесят, ходил он, опираясь на толстую, дореволюционного вида клюку, которую купил лет тридцать назад в комиссионке на Арбате, из-за нее он прозывал себя то трехруким, то трехногим. «Здрасьте, — говорил он, — трехрукий пришел». Или: «Добре день, трехногий приковылял». Он в звании майора был незаслуженно уволен еще во времена хрущевских гонении на милицию. Тридцать лет Побожий негласно занимался частным сыском. Если кто-то отчаивался схватить мужа-алиментщика, или насильника дочери, или вора, обчистившего квартиру, и не мог найти защиты в государственных органах, шли к Тимофею Маркеловичу. Маркелыч принимал не всех, а только по рекомендации; неделю или две он изучал «цело», потом выносил решение.

— Берусь или нет, не берусь. Это дело не московское, — говорил он и пояснял: — Не берусь, потому что я московский частный сыск, а это должен делать республиканский или всесоюзньй частный сыск, возможности у меня ограниченные. У меня пенсия не позволяет республиканским сыском заниматься. Я кустарь, но если я тебе не помогу, не поможет никто.