Дочери Марса - [28]

Первыми пострадавшими, которые появились на госпитальной палубе, была горстка солдат, способных передвигаться самостоятельно. Они поднялись на борт по спущенным сходням. Они были веселы и шумливы, почти в праздничном настроении. Попав в госпиталь, они, казалось, сдерживались из нежелания показаться слишком уж обрадованными тем, что сбежали с берега. У большинства были бирки, пришпиленные на гимнастерки или френчи, с цифрой 3. Митчи велела сестрам надеть резиновые перчатки.

Первым раненым, попавшимся Салли на глаза, был темноволосый худощавый юноша с пожелтевшим лицом. Он казался растерянным. Молодой палатный врач, мало им знакомый, выделил ему койку и оценивающе взглянул на кое-как перевязанную бинтами руку. Было ясно, и Салли навсегда врезалось это в память, что у молодого человека прострелен локоть — кровоостанавливающий жгут на безжизненно повисшей руке был наложен выше раны. Доктор выписал четверть грана морфина. Слэтри со шприцем в руке отвела раненого на сестринский пост. У полдюжины сестер было время, чтобы помочь каждому пациенту или быть наготове, а в данном случае понаблюдать за размачиванием и размягчением загрязненных бинтов и промывке перекисью для извлечения пинцетом пучка окровавленной марли — остатков второпях наложенной на берегу повязки.

Когда повязку сняли, выяснилось, что плечевой нерв перебит, а кости плеча и предплечья раздроблены. Молодой человек сопел и бормотал, потом его вырвало, а вскоре боль поглотил сон. Поддерживавший плечо санитар сам невольно испустил стон, когда Слэтри и Салли приступили к тампонированию кровавого месива на судорожно дрожавшем предплечье, пока не подошел доктор Хукс и деликатно не отстранил их, сказав, что раненому требуется хирургическое вмешательство, чтобы определить, что еще можно спасти. Но даже при наилучшем исходе операции, и Салли это понимала, рука его на всю жизнь обречена на неподвижность. Онемевшей ладони уже никогда не сжаться в кулак. Санитары положили раненого обратно на носилки и понесли в операционную.

Салли вместе с другими медсестрами стала свидетельницей второго случая — доставили солдата в накинутом на плечи мундире с перебинтованной грудью. Санитары дали ему сигарету и устроили его внизу. Слэтри и Салли подошли к нему. Кто-то нацарапал второпях на его бирке «осколочное ранение груди и плеча». Салли не была уверена, что ранение осколочное.

Число прибывавших через главный трап раненых росло, их несли на носилках, на каждом была грязная и небрежно написанная бирка с цифрами «1» и «2». Митчи и палатный врач осматривали каждого и направляли к сестрам. Полковник и капитан Феллоуз вместе с третьим хирургом «Архимеда» выявляли кандидатов на операционные столы, обсуждали с палатным врачом и Митчи, как поступить с тем или иным раненым.

На пост Салли и Оноры доставили угловатого юношу с заострившимися чертами лица. Под расстегнутым мундиром, накинутым, словно чтобы не замерзнуть холодной ночью, рана на обнаженной груди забинтована. Санитары с добродушной грубоватостью водрузили его на больничную койку. Одуряющий дух свернувшейся и свежей крови, испарений раны, экскрементов и распада… Салли стало дурно. Будто этот солдатик пробыл на войне не несколько дней, а целый год. Но никаких сомнений в серьезности раны не было — на его бирке красовался номер 1 с пометкой «торакальный», тут же была и едва различимая карандашная приписка — указание дозы морфина. Вдобавок на палубе Наоми прикрепила к его бинтам красную карточку, означавшую срочность принятия мер при таком ранении — «сквозное пулевое ранение правой нижней части переднего отдела грудной клетки с вероятным поражением легких». Бинты под расстегнутым френчем набрякли и потемнели от крови. Солдат был отстраненно молчалив и спокоен, а его разум, казалось, медитировал над раной, которая убила бы его наповал, окажись задетыми жизненно важные органы.

Старшая сестра Митчи подошла к немногим свободным медицинским сестрам, пояснив, что всего ожидаются двадцать три лежачих. Определенность принесла деловитость и успокоение. Салли слышала разговор Кэррадайн с Лео Кейсмент о солдате с кровоточащей раной головы, который изъяснялся на каком-то непонятном языке, причем говорил очень быстро. Его непрерывная болтовня заглушала выкрики санитаров. Конец этому положила Кэррадайн, впрыснувшая ему морфий.

Онора тоже вернулась из перевязочной с четвертью морфия в шприце. Поглощенная мыслями об этом юноше, Салли лишь на миг и с проблеском избавления от тяжких воспоминаний подумала, что здесь морфий каким-то образом почти утратил для нее свою зловещую суть. Он уже не ассоциировался ни с виной, ни с преступлением. Небольшой участок кожи на руке предстояло продезинфицировать смоченным в спирте тампоном и удалить все лишнее, что застряло в теле этого побывавшего в переделке молодого человека с раной в груди, не получившего медицинской помощи, разве что перевязку на берегу. Затем на баржу, потом к ним на борт — как он все это вынес?

У прикрепленного к Салли и Оноре санитара, вероятно, лет тридцать пяти взгляд был то ли удивленный, то ли угрюмый. Звали его Уилсон. Приподняв юношу, он стащил с него полусгнивший френч и бросил на пол, а Онора и Салли занялись промыванием примыкавшей к ране области перекисью водорода, чтобы размочить прилипшие к ране бинты. Санитар перевернул раненого на другой бок, девушки срезали бинты на обеих ранах: развороченная пулей плоть на груди и спине над пятью ребрами — у седьмого грудного позвонка, как, собственно, и следовало из записей его карты, — примерно в двух дюймах от позвоночника.