Дочери Марса - [26]
День был посвящен подготовке эластичного бинта, его обработке кипящей водой и юсолом[10] и размещению его для просушки на штангах. Приготовили и запасы обычных бинтов для перевязки ран героев — мягких и достаточно чистых — по крайней мере на это уповали, несмотря на сообщения о недостаточной стерильности бинтов и перевязочных материалов, что обнаружилось в Египте. Но в ту пору еще считалось, что оказывать медицинскую помощь предстоит не слабым, а сильным — молодым людям крепкого телосложения, к тому же прошедшим через очистительное горнило боя.
Мрачную лекцию о сепсисе и газовой гангрене прочел капитан Феллоуз. Служа в отделении «Скорой помощи», он наблюдал их развитие в ранах, полученных на опасных улицах Мельбурна.
Прослушав все это, они страшно устали. Сил едва хватило на то, чтобы подняться по лестнице и наблюдать за висящей над морем ущербной луной. Другие направились в зал, где Фрейд по настоянию сестер и медперсонала пела «Маленький сэр Эхо». По кораблю ползли слухи. Войска уже высаживаются в Дарданеллах. Взбучка окаянным туркам! Салли вспомнились слова лейтенанта Хукса.
Еще бы — ни в тот вечер, ни ночью, ни на следующий день никто не знал наверняка, где именно в Средиземном море они находятся. Солнце всходило на так называемом левом траверзе, а потом садилось за кормой. То есть шли они на северо-восток.
Казалось, что, расставляя и закрепляя койки в гнездах пола, санитары нарочно ленятся. Наблюдавший за ними красивый молодой сержант военно-медицинской службы прикрикнул на них. Располагавшуюся на носу бывшую библиотеку оборудовали ярусами коек для ходячих раненых. Каюты на носовой прогулочной палубе отвели для выздоравливающих или легко раненных офицеров. Внизу, на палубе, ранее служившей пассажирам второго класса, точно так же обустроили все для нижних чинов. Митчи предупредила девушек, что разница будет ясна отнюдь не всегда. Молох — великий уравнитель.
Надев фартуки, они застелили сотни постелей, а санитары продолжали драить стальные двери и перегородки — работа, которая была им куда больше по душе, чем стелить постели, поскольку не уязвляла их мужской гордости. Полы и стены операционной, как и все остальные поверхности, которые только можно было себе представить, разрешили мыть исключительно медсестрам. По подсчетам Салли, на борту находились четыре врача и фармацевт, и если за ужином в тот вечер доктор Хукс казался бледным и рассеянным, то, как поговаривали, объяснялось это тем, что ему в любой момент могли приказать взять на себя функции хирурга. Хотя подобное представлялось маловероятным, поскольку раненых скорее всего будет не так много.
Женщинам дали возможность взглянуть на мелкие греческие острова у побережья Греции, к сожалению, ими же и скрытого. На палубе находились и несколько санитаров. Один из них, сержант с суховатыми, хмурыми и тонкими чертами лица, тот, что выговаривал коллегам на неумелое обращение с постельным бельем, отрывисто поздоровался и назвал вырисовавшуюся перед ними горную гряду. Это был Лемнос. За манерами этого сержанта угадывался человек бывалый. И мундир, и обмотки защитного цвета отличались от тех, что носили рядовые, весь его облик не поражал обилием надраенной до блеска кожи и опрятных гамаш. Звали его Иэн Кирнан.
Он собрал вокруг себя целую толпу медсестер, рассматривавших Лемнос, и скромно, явно не пытаясь прослыть всезнайкой, рассказывал.
— Когда Гефест был сброшен с Олимпа своим отцом Зевсом, — говорил сержант, — то поселился на Лемносе, и с нимфой Кабиро они породили лихое племя. Кузница Гефеста располагалась здесь же, на этом острове. А когда мужья Лемноса бросили жен ради фракийских женщин, лемниянки из мести убили всех оставшихся на Лемносе мужчин, что представляется несколько несправедливым по отношению к добродетельным мужьям. Аргонавты, высадившись на острове, обнаружили там одних лишь женщин, переженились с ними, все лемниянки забеременели от аргонавтов, от них произошел народ, известный как минойцы, чей царь, Евней, был сыном Ясона.
— Если власть принадлежала женщинам, то почему тогда царь, а не царица? — тихо, не рассчитывая на ответ, поинтересовалась Фрейд.
— Хороший вопрос, сестра, — согласился Кирнан. — Если мне суждено вернуться в Мельбурнский университет, я обязательно задам его профессору Челленору. На правом траверзе, — добавил он, — видны неясные очертания острова Имврос, связанного с Фетидой, матерью знаменитого Ахилла.
Про многих санитаров поговаривали, что их отчислили из пехоты за неумение обращаться с винтовками и штыками и даже за бунтарство. Но Кирнан казался человеком на своем месте. Однако он не выставлял напоказ то, что принято считать образованностью. Он знал о неких табу в отношениях между санитарами и медсестрами, между подносчиками воды, носилок и сестерских сумок и самими сестрами милосердия, теоретически имевшими право приказывать ему, равно как и он обладал никем и ничем не подтвержденной, но вполне реальной возможностью к ним приставать.
