Дочери Дагестана - [70]

Однажды в пути их застиг ливень. Короткий сарафан, мокрый от дождя, прилип к телу Анны. Заметив, что старшие ребята пристально разглядывают ее, она пригрозила им пальцем и набросила на себя выхваченный у кого-то мешок.

– Нужно провести беседу, – решила она, – о дружбе и товариществе.

Хотя сытыми не бывали, но жизнь, в которую окунулись девушки и юноши, таила что-то привлекательное. И если они чего-то боялись, то только того, что лето кончится.

Много было интересного в жизни детей Буйнакска тех лет. Поход в Махачкалу – познакомиться с заводами и портом, на Тарки-Тау – собрать оружие, оставшееся после гражданской войны, в Кумторкалу – сажать деревья, чтобы остановить пески бархана Сарыкум, в Тарки – познакомиться с остатками крепости Бурная. Обучали грамоте и родителей, выпускали стенгазеты, очищали город от всякого хлама и мусора. Дети тех лет были самым любознательным народом.

В 1926 году Анна Харитоновна по совету А. А. Тахо-Годи поступила в МГУ. В 1930 году, после его окончания, вернулась в Буйнакск. Затем работала в Наркомпросе. Инспектор, методист, автор программ, пособий, учебников для учителей дагестанских школ.

В 1963 году в «Дагестанской правде» была помещена заметка учителя из Акнады Г. Саидмагомедова, который писал: «В моей работе большую помощь оказывает букварь А. Х. Махарадзе. Это… самое ценное пособие из всего, что есть для начальных классов».

У нее не было ни минуты покоя: методическая работа в пединституте, помощь институту усовершенствования учителей в составлении новой программы. С ней, мастером-педагогом, хотели встретиться будущие учителя, родители, у которых дети вышли из повиновения. Надо было отвечать на многочисленные письма, встречать гостей, рассказывать о прошлом, ездить снова и снова в командировки… Ей, бывшему командиру пионерской дивизии, было что вспомнить, было чем гордиться.

Не могу не вспомнить и я один случай, связанный с А. Х. Махарадзе. Произошло это в Акуше, где я после окончания первого курса учительского института вел уроки истории и географии в 5–7 классах.

Первые дни сентября у меня прошли впустую, если не считать, что начал овладевать даргинским языком. Дисциплина на уроках была лучше не пожелаешь. Тишина абсолютная. И незнание русского языка так же было абсолютным. В связи с этим я «изобрел» свой, как мне казалось, единственно возможный выход.

Объясняя урок, самое основное какого-либо параграфа на ходу, в три-четыре строчки, я записывал на доске, а дети переписывали в тетради. На все это уходило уйма времени. Затем они зубрили то, что я им продиктовал. В конце урока я опрашивал. Кто по памяти мог произносить все три строки, выводил 5, за две строки – 4, за одну – 3. Двойки я не ставил.

Внешне все как будто обстояло просто, но простота была кажущейся: мешал языковой барьер. Даже те, кто получал пятерку, не понимали, о чем шла речь. И вот в такое трудное для меня время в селение приехала старший инспектор Минпроса Дагестана Анна Харитоновна Махарадзе. Она почему-то захотела первыми посетить мои уроки, а для формы спросила: «Позволите?»

– Что за вопрос? – ответил я изменившимся голосом. Хотя на дворе стояла февральская стужа, мне стало нестерпимо жарко. Натерпелся же я в тот день страху. Начало занятий неумолимо приближалось, а я будто приклеился к стулу и вспоминал двухэтажный дом на улице Маркова в Махачкале и эту красивую женщину, вручившую мне направление в аул Ириб.

В учительской все сидели притихшие, слышно было, как тикали ходики, а в печурке потрескивали поленья. Меня лихорадило: хоть доноси на себя. Спасение пришло неожиданно. Телефонный звонок требовал немедленного возвращения инспектора в Махачкалу. Анна Харитоновна растерянно огляделась. И не потому, что командировка так неожиданно прерывалась. Комизм ситуации состоял в том, что из селения в ту пору не так-то просто было выбраться. Я как был, без шинели, выбежал на улицу и понесся, будто на крыльях. В одном из переулков я увидел, как двое мужчин загружали картофелем трехтонку. Моей радости не было конца. Анна Харитоновна уезжала глубоко благодарная мне, а учителя, мои коллеги, жали мне руки, будто перед гостьей я сумел дать блестящие уроки.

Через десять лет А. Х. Махарадзе пригласила меня на встречу со студентами женского педагогического института. Вспомнили Акушу, и я, будто на духу, признался ей, каким приемом воспользовался в тот ее приезд. С удивлением узнал, что я не был оригинален, мою «методику» применяли еще задолго до меня другие учителя.

4 мая 1973 года от Анны Харитоновны пришла весточка:

«Дорогой Булач Имадутдинович! Знаете ли Вы, какие две страшные беды постигли меня. Погиб трагически мой единственный сынок в авиакатастрофе, а сейчас умер Гена Гасанов – мой зять. Все хотела Вам позвонить, да никак не могла собраться. Знаю, что Вы посочувствуете мне, поэтому пишу. С уважением: А. Махарадзе.

P. S. Сейчас уезжаю в Тбилиси. Дома буду в середине июля».

Вопреки всему

Чиркеец Абдулав Абакаров слыл состоятельным человеком. В Темир-Хан-Шуре имел магазин и поставлял овес для кавалерийских частей, дислоцированных здесь. В то же время, когда настала революция, Абакаров встал на сторону красных, прятал большевиков, участвовал в гражданской войне и был отмечен орденом Боевого Красного Знамени.