Дочерь Божья - [38]

— Попробую угадать. Он подсел к тебе за столик?

— Ах-ха. Как только челюсть с пола подобрал, — хихикнула Зоя. Талия тоже захихикала.

— А потом что?

— Ну, толком не помню, что мы там ели, о чем разговаривали. Зато прекрасно помню фейерверк, который чуть не разорвал меня той ночью.

— Твой первый оргазм?

— Ага, первый без батарейки.

Талия снова хмыкнула.

— Как бы то ни было, после этого мы целый месяц каждый вечер встречались, и каждый вечер — «райсттафль» и секс. Но время шло, и мы все больше говорили о его искусстве, о критиках, о реставрационном деле, которое, по его словам, приносило ему основной доход. И чем больше он злился, тем более волнующим был секс после… Однажды утром, — продолжала Зоя, снова глядя куда-то в пространство, — в июле, насколько я помню, я встала раньше него и отправилась бродить по его студии. Зашла в помещение, где он работал над своими картинами. Помню, там был дивный фламандский свет — он падал сквозь забрызганный битумом стеклянный потолок, и вся комната выглядела сияющим натюрмортом Вермеера: кисти, краски, баночки с растворителями, коробочки, шпатели… Я прошла через студию в его реставрационную мастерскую. Там на мольбертах стояли, дожидаясь своей очереди, с полдюжины полотен на разных стадиях очистки и реставрации. Помню, там был Сезанн, которого прислала ему галерея из Германии, Гейнсборо, присланный из Америки. Критики могли ненавидеть Эрика, но даже враги признавали его талант реставратора.

Зоя поставила бокал на край стола из стекла и хрома, встала и потянулась.

— Раньше я никогда не заходила дальше реставрационной комнаты, но в то утро я дошла до двери в дальнем ее углу, которая обычно была заперта на висячий замок. В то утро замок был не заперт, и я зашла в комнату, где света было даже больше, чем в художественной мастерской Эрика. Так же, как в реставрационной, на мольбертах стояли шедевры, которых я не видела и о которых даже не слышала. Там были Моне, Ван Гог и Мондриан — множество мольбертов с их полотнами. Подойдя ближе, я увидела, что ни одна картина не подписана. А Моне и Ван Гог были даже не закончены. У меня мелькнула догадка, и тут же я услышала за спиной шаги. Я повернулась и увидела в дверях Эрика — его лицо выражало смесь гнева, удивления и страха. На мгновение мне показалось, что его глазами на меня взглянули безумие и смерть, но это мгновение было таким мимолетным, что я до сих пор не уверена, может, мне это просто показалось.

— Людей убивали и по менее существенным поводам, чем амбиции художника, — сказала Талия, — не говоря уже о деньгах.

— Он мог. Ага, — сказала Зоя. Задумчиво гуляя по комнате, она погладила греческий мраморный бюст III века по щеке костяшкой пальца и повернулась к Талии. — Но он только сказал: «Это ведь останется нашим секретом, киса, правда?» — потом обнял меня за талию, и я растаяла. Кивнула. Но потом откуда-то во мне взялись силы и остаток разума, чтобы сделать шаг назад и заключить бесценную сделку. «Согласна, — сказала я ему, — но при одном условии: ты научишь меня всем своим трюкам». Он вздрогнул, будто я ему пощечину влепила. В глазах снова проскочила искра безумной жажды убийства и тут же погасла. Он согласился.

Зоя вернулась к своему креслу и снова уселась.

— На этом наш бесподобный секс закончился. Я стала ученицей, угрозой и обязательством, и до конца лета его простыни не остывали от непрекращавшегося потока тусовщиц, проходивших через его постель и до моего появления. Тогда я поняла, как он на самом деле тщеславен, насколько ему ничего не нужно, кроме его искусства, и что я в любом случае получила бы отставку через пару недель.

— Должно быть, это было больно, — посочувствовала Талия.

— Не особо, — покачала головой Зоя. — Это случилось уже когда я выяснила, насколько сама одержима искусством. Секс был замечательным, к совершеннолетию он на многое открыл мне глаза, но все это не имело особого значения, потому что остаток лета я провела за изучением самых передовых методов подделки. Многие и сейчас знакомы далеко не всем ловцам фальсификаторов.

— Замечательно, — прокомментировала Талия. — И что, он все еще подделывает мастеров? Его работы ведь продаются очень недурно.

Где-то в глубине склада громыхнула железная дверь.

— Идет, — сказала Талия и стала спешно уничтожать улики набега на запасы коллекционного вина Вилли Макса. Зоя спешно унесла бокалы на рабочую территорию и поставила их за полку.

— Нет, он больше не занимается подделками, — ответила она. — Но фальшивки помогли его карьере в той же степени, что и его талант.

— Как это?

— Ну, сначала он делал фальшивки для денег, потом — из мести.

— Мести?

— Он намечал себе критиков, которые его отвергали, — а таких было большинство. Как ты знаешь, критики — создания мимолетных модных поветрий, а не здравого смысла и крепкого суждения. Сначала Эрик хотел их уничтожить — и с парочкой это ему удалось.

— Как?

— Ну, фон Глейк из Гамбурга был одним из самых непримиримых его критиков…

— Фон Глейк? — мягко переспросила Талия. — Его репутация была уничтожена в связи с подделками.

— Не случайно, — продолжала Зоя. — Так уж вышло, что фон Глейк много разглагольствовал о том, какой он великий специалист по Джексону Поллоку.