Дочерь Божья - [37]

— Целая теория, — покачала головой Зоя и сделала глоток вина.

— Ну, у меня было несколько лет, чтобы сформулировать мою всеобщую теорию поцов, — сказала Талия. — Но я не для этого разоряю винные запасы. Расскажи мне про своего друга-фальсификатора.

— Вот уж был поц, — сказала Зоя.

— Какая жалость, — посочувствовала Талия.

— Вовсе нет, — шаловливо рассмеялась Зоя, поставила бокал и развела руки в рыбацком жесте «вот такая сорвалась»: — Всем поцам поц.

Талия расхохоталась так, что пролила вино себе на платье.

— Ладно тебе, расскажи, — сквозь смех попросила она. Зоя подняла бокал и, отпив еще глоток, начала:

— Я познакомилась с Эриком в Амстердаме на летних каникулах, по-моему, между вторым и третьим курсом УКЛА. У меня была практика в «Стедлийк Музеум», и я жила в голландской семье, у которой был дом у Фондельпарка — это их местный Сентрал-Парк — недалеко от музея. Как-то раз — а работала я там еще недолго — один из ассистентов куратора попросил меня помочь ему вернуть картины — тем художникам, кому отказали в экспонировании. — Зоя печально покачала головой. — Это был самый мрачный день в моей жизни. Очень грустно.

— Отвергнуть работу — отвергнуть художника, — понимающе подтвердила Талия.

— Я серьезно, — вздохнула Зоя. Она прикрыла глаза, вспоминая подробности того дня. — И вот последний адрес, куда мы должны были заехать в тот день, был в огромной кирпичной развалине западнее Зеедейка — основного района «красных фонарей». У нас оставалось несколько сюрреалистических картин одного голландца по имени Эрик ван Броек.

— Ван Броек? — переспросила Талия. — Он же знаменитость. Его картины уходят по сотне тысяч долларов.

— Мне и самой понравились, — согласилась Зоя. — Фактически первые комиссионные, которые я получила, когда стала брокером, были от продажи его картин в США. Но тогда еще критики живого места на его работах не оставляли.

— Критики, — прошипела Талия. — Эти бесталанные неудачники, которые пытаются оправдать собственную бесполезность, смешивая с грязью работы, которые сами не в состоянии создать.

— О, я вижу, ты встречалась с моими знакомыми, — удивленно приподняла брови Зоя. Обе улыбнулись. — Как бы там ни было, то была наша последняя остановка, и я одна перла эти картины в студию на третий этаж. Раньше там был пароходский склад. Я была для Эрика человеком новым, так что когда он открыл дверь, лицо у него было любопытным и открытым. И потным. Он был очень, ну просто очень высокий, как и большинство голландцев, под семь футов… жилистый, мускулистый — как профессиональный баскетболист. — Зоя снова прикрыла глаза, мысленно возвращаясь в то время. — Его руки торчали из заляпанной краской толстовки с оторванными рукавами. Ниже — спортивные шорты, но они почти не скрывали эти неправдоподобно мускулистые ноги; а на его плечах висело полотенце. — Зоя открыла глаза и посмотрела на Талию. — За его спиной, внутри на потертом полу стоял спортивный тренажер со штангой. И по всему телу Эрика стекал пот.

— Судя по твоему голосу, тебя от этого зрелища как молнией шарахнуло.

— Еще как, — сказала Зоя, вяло улыбнувшись. — Шарахнуло. Разряд у него получился что надо. Мир вокруг испарился в мгновение ока. Может, это был запах пота, может, вид его замечательного тела, но я застыла как соляной столп. Вдруг я почувствовала, что у меня все намокло. Мне было двадцать, и я никогда не была настолько ошеломлена. — Зоя притихла, глядя куда-то в пространство.

— Ну и дальше? — напомнила Талия.

— Я была настолько ошарашена, что выронила обе картины. Стук упавших картин разбил мгновение вдребезги. Художник взглянул на меня сверху вниз, понял, зачем я пришла, забрал картины и захлопнул дверь перед моим носом.

— Вряд ли тебя это остановило.

— Что ты. Нисколечко. Он меня приворожил. Каждый день до работы, после работы и почти каждый обеденный перерыв я зависала в маленьком баре через канал напротив его студии и ждала, когда он появится. Довольно скоро я стала понимать, кто к нему ходит: поставщики, люди в машинах с шоферами, личности в собственных дорогих авто. Я поняла две вещи: первое — он не просто очередной нищий художник, и второе — мне действительно нравятся его картины.

— До или после того, как у тебя взыграли гормоны?

— До… и очень «после», — ответила Зоя. — Короче, как только он выходил из здания, я шла за ним.

— Следила?

— Можно и так сказать. Но прошла неделя, и стало ясно, что каждый вечер около восьми он ходит обедать в маленький индонезийский ресторан на Рембрандтсплейн. Как часы.

— Так ты и стала поклонницей индонезийской кухни.

— Кстати, она и правда очень хороша, — не стала отказываться Зоя. — В первый вечер, когда я там сидела, он сердито на меня взглянул и прошел мимо. В следующий вечер он сделал вид, что меня не заметил, и попросился за столик подальше — насколько вообще было возможно в этом ресторанчике.

— А в третий вечер?

— До третьего вечера я зашла в магазинчик на Кальверстраат и купила самый тонкий, самый откровенный и самый просвечивающий вязаный топ, который только смогла найти. К тому же на размер меньше, чем я обычно носила, и я надела его без лифчика. Чтобы добраться до ресторанчика без хлопот, пришлось накинуть сверху блейзер, но когда Эрик зашел в «райсттафль», я выскользнула из блейзера и слегка потянулась. Целый день репетировала.