Дочь Востока. Автобиография - [27]

Его страстные слова звучат в помещении, а я наглядно знакомлюсь с практикой покорности и открытого вызова. С учетом позиции сверхдержав разумным курсом кажется покорность судьбе. Но следование этим курсом означает соучастие.

— Принимайте любое решение, стряпайте договор хуже Версальского, легализуйте агрессию, легализуйте оккупацию, легализуйте все, что было незаконным до 15 декабря 1971 года. Я в этом не хочу участвовать, — мечет молнии отец. — Наслаждайтесь своею хитроумностью. Я покидаю зал заседаний. — С этими словами отец поднялся и направился вон. Я спешно принялась собирать свои бумажки и под всеобщее молчание поспешила из зала в хвосте пакистанской делегации.

«Вашингтон пост» походя заклеймила поведение отца в Совете Безопасности как «театрализованное представление». Перед нами же стояла драматическая дилемма: быть или не быть стране, существовать ли Пакистану на карте мира?

— Даже потерпев военное поражение в Дакке, мы не должны сдавать политических позиций, — говорил мне отец позже, шагая по улицам Нью-Йорка. — Покинув зал, я хотел показать, что, хотя нас можно сокрушить физически, наша воля и гордость несокрушимы.

Мы шагали и шагали, возбужденный отец возмущался последствиями ситуации для нашей страны.

— Если бы достигли политического решения, скажем, провели референдум под эгидой ООН, народ Восточного Пакистана мог бы проголосовать, решить, остаться ли частью нашей страны или выделиться в свое государство, Бангладеш. А теперь Пакистан покрыт позором поражения в войне с Индией. За это придется платить, и платить по самой высокой цене.

На следующее утро отец отправился в обратный путь, я возвратилась в Кембридж. А Дакка пала.

Потеря Бангладеш нанесла Пакистану сокрушительный удар. Последствия сказались сразу и во многих аспектах. Наша общая религия, ислам, как мы полагали, неразрывно сплотившая восток и запад страны через тысячу миль индийской территории, не смогла удержать страну от распада. Вера наша в выживание в границах единой страны покачнулась, связи между четырьмя провинциями, составляющими Западный Пакистан, ослабли до почти полного разрыва. Никогда еще не переживал Пакистан столь тяжких времен.

Не веря глазам, я наблюдала на телеэкране процедуру сдачи на ипподроме в Дакке. Побежденный генерал Ниязи приблизился к индийскому генералу Аурора, обменялся с ним личным оружием (они вместе обучались в Сэндхер-стеи)… обнял его! По-моему, Ниязи поступил бы более логично, пустив себе после поражения пулю в лоб.

Приземлившись в Исламабаде, отец застал город в огне. Разъяренная толпа поджигала лавки, торговавшие алкоголем, якобы снабжавшие Яхья Хана и его окружение. Пакистанское телевидение, после недель победных репортажей транслировавшее церемонию сдачи генерала Ниязи, тоже вызвало гнев толпы, пытавшейся поджечь телецентр. Воинственные передовицы индийских газет призывали к уничтожению Пакистана как «неестественного», искусственного государственного образования, существование которого «противоречит здравому смыслу».

20 декабря 1971 года после четырех дней всенародного возмущения Яхья Хан ушел в отставку. Отец, как избранный лидер самой большой парламентской фракции, стал новым президентом. По иронии судьбы за отсутствием конституции ему пришлось принести присягу как первому в истории гражданскому главе государства, возглавляющему администрацию военного положения.

В Гарварде я из «Пинки из Пакистана» превратилась в Пинки Бхутто, дочь президента Пакистана. Но гордость моя достижениями отца омрачалась позором нашего поражения и его тяжкими последствиями. За две недели войны Пакистан потерял четверть самолетов и половину военно-морского флота. Казна опустела. К территориальным потерям, кроме Восточного Пакистана, относились и 5000 квадратных миль территории Западного Пакистана. Индийская армия захватила в плен 93 тысячи наших военнослужащих. Многие предсказывали близкий конец страны. Объединенный Пакистан, основанный Мохаммедом Али Джинной при разделении Индии в 1947 году, с возникновением Бангладеш прекратил свое существование.

Симла, 28 июня 1972 года. Встреча на высшем уровне между моим отцом, президентом Пакистана, и Индирой Ганди, премьер-министром Индии. От исхода этой встречи зависела судьба всего субконтинента. И снова отец захотел, чтобы я стала свидетельницей этого события. «Независимо от результата эта встреча станет поворотным пунктом в истории Пакистана, — сказал он мне через неделю после моего возвращения на летние каникулы после третьего курса Гарварда. — Хочу, чтобы ты своими глазами все увидела».

Если атмосферу перед визитом за полгода до этого в ООН можно описать как напряженную, то перед встречей в Симле ее можно обозначить как близкую к точке взрыва. Отец отправлялся на переговоры с пустыми руками. Индия держала в руках все козыри: наши военнопленные, угроза судебных процессов над нашими военными преступниками, 5000 квадратных миль захваченной территории. На борту президентского самолета, направлявшегося в Чандигарх, в индийский штат Пенджаб, отец мой и члены делегации хранили мрачное молчание. Удастся ли снять напряженность между странами? Или же наша страна обречена?