Дочь Волдеморта - [402]

Амаранта — лишь наполовину вампир, и потому сумела научиться жить среди волшебников, смиряя природу. Но и ей нужно постоянно контролировать себя, особенно во время бурных эмоций. Тем опаснее эти их отношения, и тем безрассуднее блажь Чарльза о женитьбе! — горячечно закончила она.

— Вы считаете, что это невозможно? — вздрогнула Гермиона.

— Это не нужно, мадам, — покачала головой Нимрадель, и сияющий локон выбился из‑под ее чадры. — Живому существу очень сложно обитать в среде тех, кто не принимает его за своего. Уж мне‑то поверьте, — горько усмехнулась она. — Привычка значит многое, но против природы идти тяжело. Изменить всем своим склонностям и обыкновениям, но всё равно никогда не стать равной тем, кто столь отличен от тебя. Всегда оставаться чужой — и чувствовать это.

— Почему вы носите чадру? — спросила Гермиона.

— Чтобы не искушать стаю, — усмехнулась Нимрадель. — Разумеется, настолько, насколько этого можно добиться при помощи одеяния. Звериные инстинкты у вампиров развиты куда сильнее, нежели у людей. — Вейла подняла белоснежную руку и отстегнула булавку, укреплявшую край черной ткани на ее спине. Изящным жестом она откинула его, словно завесу.

Обворожительно красивая, с припухлыми алыми губами на белоснежном прекрасном лице, мать Амаранты указала тонким пальчиком на свою шею — испещренную шрамами: зажившими следами зубов. Гермиона охнула.

— Это Рэжван, разумеется, — произнесла Нимрадель, приводя в порядок свой наряд. — За все эти годы, а их больше сотни, никто более не тронул меня. И, конечно, мы делаем это по общему согласию. Но то, что может снести и позволить по отношению к себе существо, и даже вполне может позволить и человек, — далеко не всегда может быть понято и принято другими людьми. Поймите, Кадмина, чародеи, что бы там ни говорили, извечно презирают всякую тварь, на них непохожую. И запачкаться этим обвинением очень легко…

С внезапной дрожью Гермиона вспомнила неизменный шейный платок Чарли, придававший ему сходство с лондонскими денди XIX века.

— Да, мы — я уже давно говорю «мы», Кадмина, — так вот: да, мы взаимодействуем с волшебниками, чтим их законы, — продолжала мать Амаранты, — а они в меру сил не трогают нас. Открыто мы не чураемся друг друга. Когда‑то в Альмовине много месяцев жил забавный колдун Элдред Уорпл, он писал книгу. Стая привыкла к нему, как к домашнему питомцу… Простите, — спохватилась вейла. — Это ничего, что я так отзываюсь о представителе вашего вида?

— Нет, что вы! — заверила, вздрогнув, ведьма.

— Он был большим энтузиастом, — продолжала Нимрадель. — Немного сумасшедшим, но в целом безобидным. Увез нашего Сангвини слоняться за собой по миру. В качестве ручной обезьянки, — с сожалением добавила она. — Пока Уорпл жил здесь, мы потешались над ним. В своем же мире абсолютно все воспринимали его «друга» как диковинного питомца. Севастьян всё еще плюется, вспоминая свое путешествие. Да и сложно вампиру сдерживать инстинкты в окружении большого количества людей. Уорпл с ним тоже намучался. Я веду это всё к тому, что смешивать виды и дразнить природу — себе дороже. Придется бороться и с ней, и с обществом. Постоянно. Знаете, как мне было тяжело в стае первые годы? Да я чуть рассудка не лишилась! Мы с Рэжваном хорошо относимся к Чарльзу, — помолчав, продолжала вейла, — и даже стая к нему привыкла. Но связывать их отношения Венчальными чарами — дикая и безумная блажь, страшная ошибка. Амаранта это понимает, а он твердит всё одно и приводит меня в пример. Вы с Чарльзом одного вида, быть может, вы поговорите с ним? Впрочем, я понимаю, что вас, наверное, уже каждый из нас попросил об этом со своей стороны… Но постарайтесь обдумать мои слова, Кадмина. Я не желаю зла ни Чарльзу, ни своей дочери…

Когда дверь соседней комнаты скрипнула, и Амаранта с Чарли показались на пороге, Гермиона внимательным глазом отметила несколько бурых пятнышек на вороте мантии рыжего волшебника. Точь–в-точь таких же, как те, что остались на рубахе Дануца Попеску.

— Вы тут не скучали? — деловито осведомилась Амаранта.

— Нет, дочь, мы нашли, о чем поговорить, — улыбнулась Нимрадель, вспархивая на ноги с грацией бабочки. — Но вы, верно, спешите?

— Чарли проведет нас до реки, — сказала Амаранта, сжимая руку своего возлюбленного. Тот был немного бледен, но тоже улыбался.

Гермиона поднялась.

— Было очень приятно познакомиться с вами и вашим мужем, — сказала она на прощание, кивая прекрасной вейле с легким трепетом.

— Заходите к нам, если будет желание, Кадмина, — поклонилась та. — И прощайте.

Они расстались с Чарли у реки и еще долго шли под гору лесом, разговаривая в ночной прохладе. В воздухе пахло болотом, а под ногами стелился затейливыми клубами ползучий густой туман.

— Ты выглядишь озабоченной, — сказала полувейла, не глядя на Гермиону и ловко скользя среди кочек и древесных корней, о которые постоянно спотыкалась ее спутница.

— Не могу решить, чью сторону занять благоразумнее, — призналась Гермиона.

— Чарли попытался закабалить тебя, да? — хмыкнула Амаранта, останавливаясь и освобождая запутавшийся в колючках край плаща. Из большого куста выскочили и быстро скрылись в чаще несколько крупных кнарлов. — И матушка, наверное, прочитала лекцию?