Дочь Великой Степи - [77]

– А свои заклады ты уже знаешь? – осведомилась Личиска. – Хотя откуда… Но, подружка, вот тебе мой совет: если сумела тайком раздобыть хоть немного серебра, поставь его сейчас на себя! Говорят, это помогает…

Вдруг прозвучал пронзительный сигнал медных труб-букцин. Сегодня они призывали не к смертному бою, а к началу пиршества. Внесли блюда из бронзы и серебра.

Горох, тушенный с мальвой, гусиная печенка с петрушкой, курица с белым молочным соусом, похлебка с колбасой, свининой, ветчиной. Самая разная рыба, что населяет царство Фагимасада-Посейдона от Геллеспонта до Лузитании. И среди прочего – особенный деликатес: барабулька, какую полагается готовить живой, отчего она приобретает благородный красный цвет и особенно вкусна с соусом гарум.

Гипсикратия пробовала все, но с каждого поданного блюда брала лишь щепоть: скорее из любопытства, чем с аппетитом. Она вдруг ощутила острую тоску по греческой кухне с ее простотой и скромностью.

– Не увлекайтесь, девки! – Руфус хлопнул по заднице рабыню, следившую за тем, чтобы опустевшие тарелки гостей немедленно заменялись полными, и повернулся к Гипсикратии и Личиске: – Это только первая из восьми перемен блюд. То ли еще будет: взгляду предстоит пировать даже слаще, чем утробе!

Убедиться в его правоте довелось, когда пришла очередь главного блюда и на центральном столе появился огромный кабан, зажаренный на угольях до золотисто-коричневой корочки. Украшал его воткнутый в спину трезубец, такой же, какими сражались на аренах ретиарии. Подошедший к столу повар взял со специального подноса не разделочный нож, а большой меч, взмахнул им, как заправский гладиатор, – и разрубил кабана пополам. Ароматный пар окутал блюдо, и среди его дымящихся облаков из нутра рассеченного вепря посыпались колбаски, обильно сдобренные специями. Вдоль столов прокатилась волна одобрительного смеха.

Личиска тоже хихикнула.

– Здешний кухарь, должно быть, изрядный весельчак! Такая штука уже завтра может случиться с каждым из нас.

– Неужели тебе не страшно? – вырвалось у Гипсикратии.

– Боялась бы – наверное, удавилась бы… – чуть заплетающимся языком ответила рудиария. – Уже давно. Просто… есть вещи и пострашнее арены. Когда-нибудь я расскажу тебе, зачем и почему я стала гладиатрисой…

Она осушила разом полкубка.

Гипсикратия заметила, что, сама не понимая отчего, с особой внимательностью наблюдает за сидящим напротив нее гладиатором. Высокий, редкостно могучий (ну, тут все могучи – однако в большинстве своем не так), лет тридцати. Смотрит прямо перед собой лишенным всякого выражения взглядом. А по щекам его одна за другой стекают слезы…

Когда раб поставил перед ним тарелку с дикими голубями, запеченными с инжиром и яйцами, боец, даже не взглянув на лакомство, одним мановением длани смахнул его со стола. А затем вдруг тоскливо забормотал что-то, и она, не веря себе, вдруг уловила знакомые слова…

Нет сомнения, этот красавец молился Таргитаю!

Видя, что Личиска и Руфус целиком поглощены едой, Гипсикратия поднялась и обогнула стол.

– Здравствуй, земляк, – произнесла она по-скифски.

– Здравствуй, сестрица, – ответил он отчего-то на латыни. – Хотя не скажу, что рад видеть тебя тут. Тут плохое место… Место смерти… Я бы должен привыкнуть, а я ее боюсь.

Они оба помолчали немного. Здесь не только все были могучи – отважны тоже были все. По крайней мере, стремились и действительно умели это показать. И если кто-то не боялся признаться в своем страхе… не стыдился показать, что глаза его влажны, а в голосе проступает дрожь…

Воистину, это какой-то особый, невиданный ей прежде род мужества!

– Я могу ошибиться, но мне кажется, что ты здесь сильнее многих. Чего тебе пугаться?

Скиф посмотрел на Гипсикратию печальными глазами и медленно, с расстановкой проговорил:

– Сила – это еще не все. Победишь ты на арене или нет, решают, прежде всего, удача и воля богов.

– Но отчего ты не веришь, что судьба улыбнется тебе? Тебе был знак? Или сон? – вырвалось у нее. Тут она вспомнила, что спрашивать о таком нельзя.

Но собеседник лишь снова тоскливо вдохнул.

– Ты спрашиваешь почему? – Гладиатор обвел рукой шумное застолье. – А разве не видишь? Посмотри, сколько тут головорезов! Каждый из них в бою не хуже меня, и каждый надеется выжить. Но через четыре дня, когда завершится полный цикл нынешних игр, в лучшем случае жива будет лишь половина. Остальным выпустят потроха на потеху римскому сброду. Потом к их телам прикоснутся раскаленным железом, чтобы убедиться, что жизнь окончательно ушла из них. Их отнесут в сполиарий, затем вырежут печенку, бережно выпустят кровь в специальный сосуд и продадут лекарям – здешние лекари верят, что наша кровь и плоть исцеляют…

При этих словах Гипсикратия непроизвольно вздрогнула, словно ощутив прикосновение разогретого докрасна прута к своей коже. Тем не менее она снова попробовала приободрить соотечественника:

– Если ты будешь верить в свою удачу, то победишь! Сколько побед ты уже одержал, брат?

Пару мгновений гладиатор молча смотрел прямо перед собой, а затем с горечью ответил:

– Победы! Победы! В задницу Вейю эти победы! Мой наставник Галлик одержал сорок девять побед – выигравшие на его боях подарили ему меч из чистого золота. И что же? Он был растерзан паршивыми псами на второразрядных играх в каком-то занюханном Медиолануме! У него было полмиллиона сестерциев. Полмиллиона серебром – это пять тысяч раз по сто, чтобы тебе было легче представить, сестра! И зачем они мертвецу? Что же говорить обо мне? Я победил семерых, четырех из них убил, один раз был побежден и волей устроителя пощажен. Но если подумать, я уже должен быть мертв. Ты понимаешь это?