Дочь Великого Петра - [166]

— Мне немного нездоровится.

— Не виновны ли в этом цветы, которыми, как кажется, вас продолжают обильно награждать?

— Действительно, меня положительно кто-то засыпает ими, но не они, эти прелестные цветы, виновники моего нездоровья. Они, напротив, оживляют меня.

Княжна вынула из стоявшего вблизи букета несколько цветков и стала жадно вдыхать в себя их аромат.

— Я должен на днях уехать на довольно продолжительное время из Петербурга, княжна.

— Вы уезжаете?.. Куда?.. — холодно спросила княжна.

— В Варшаву. Мне необходимо окончить там некоторые дела…

— Вы говорите, надолго?

— Может быть, на несколько месяцев.

— Что станет с влюбленными в вас дамами?

— Вы все шутите, а у меня к вам просьба.

— Какая?

— Позвольте мне прийти к вам завтра.

— Милости просим. Мои двери, кажется, открыты для вас всегда.

— Не двери…

Она посмотрела на него вопросительно.

— Калитка.

— Калитка? — повторила княжна и задумалась.

Ключ от калитки находился в руках графа Петра Игнатьевича Свиридова, и княжна не знала, что ей ответить.

— Вы когда едете? — спросила она.

— Послезавтра.

Молодая девушка снова задумалась.

«Не осмелится же он явиться в неназначенный день!» — мелькнуло в ее уме.

У нее было несколько ключей, принесенных ей Никитой. Она решилась.

— Хорошо, я завтра вас жду, — сказала она и, встав с дивана, на котором сидела, подошла к шифоньерке, отперла один из ящиков и вынула из него ключ.

— Вот вам ключ.

— Я не знаю, как благодарить вас, княжна, — поцеловав у ней руку, сказал граф.

— Я не могу отказать уезжающему.

«Не беспокойся, я останусь, а ты будешь моей!» — пронеслось в его голове.

— Вы неизмеримо добры! — сказал он вслух.

Раздавшийся звонок известил о новом посетителе. Граф встал прощаться. В передней он встретил несколько молодых людей.

— Убегаете… Забежал раньше всех и был принят с глазу на глаз, счастливец? — послышались шутливые замечания.

Граф, в свою очередь, ответил какой-то шуткой и уехал. Дело было сделано. Ключ от калитки лежал в его кармане.

— Завтра должен быть букет из белых роз, громадный, роскошный, — сказал он Якову.

— Будет готов. Я уже распорядился, ваше сиятельство, — ответил верный слуга.

— Принеси его ранее сюда, а потом отправишь к княжне, но не сам.

— Слушаю-с. Зачем сам? Очень я понимаю.

Что понимал Яков, было известно ему одному.

XXII Два известия

Князь Сергей Сергеевич Луговой жил тоже лихорадочной жизнью. Повторенное ему обещание княжны Людмилы Васильевны Полторацкой быть его женою лишь на первое время внесло успокоение в его измученную душу.

Отсрочка, потребованная молодой девушкой, тоже только первые дни казалась ему естественной и законной в ее положении. Рой сомнений вскоре окутал его ум, и муки ревности стали с еще большей силою терзать его сердце.

Княжна давала ему к этому повод своим странным поведением. Накануне, на свиданье с ним наедине, в ее будуаре, пылкая и ласковая, доводящая его выражением своих чувств до положительного восторга, она на другой день у себя в гостиной или в доме их общих знакомых почти не обращала на него внимания, явно кокетничала с другими и в особенности с графом Петром Игнатьевичем Свиридовым.

Князь Сергей Сергеевич положительно возненавидел своего бывшего друга, и граф, видимо, платил ему той же монетой. Они ограничивались при встрече лишь вежливыми, холодными поклонами.

Князь, конечно, не знал, что дорога в заветный будуар его невесты открыта не ему одному для ночных свиданий. Он считал и имел право считать княжну Людмилу Васильевну своей невестой, хотя помолвка их, по истечении года траура признанная вновь княжной, была известна, кроме них двоих, только еще дяде княжны Полторацкой, Сергею Семеновичу Зиновьеву.

Но и при таких условиях такое явное нарушение обязанностей невесты со стороны княжны переполнило бы чашу терпения и без того многотерпеливого жениха.

В обществе о молодой княжне — «ночной красавице» — как продолжали называть ее с легкой руки императрицы Елизаветы Петровны, не переставали ходить странные, преувеличенные слухи.

Князь Сергей Сергеевич Луговой был одним из выдающихся петербургских женихов, предмет вожделения многих петербургских барышень вообще, а их маменек, жаждущих пристроить своих дочек, в особенности.

Очень понятно, что явное предпочтение, отдаваемое им княжне Людмиле Васильевне Полторацкой, не могло вызывать ни в маменьках, ни в дочках особенной к ней симпатии.

В то время как последние злобствовали молча, не смея уколоть вслух красавицу, всегда окруженную толпой поклонников, первые не стеснялись давать волю своим языкам и с чисто женской, неукротимою, при надобности, фантазией рассказывали о княжне Людмиле невозможные вещи.

По их рассказам, она была окончательно погибшей девушкой, принятой в порядочные дома лишь по недоразумению. Это, впрочем, не мешало хозяйке дома, ведшей только что со своими гостями разговор о княжне в этом направлении, идти ей навстречу с распростертыми объятиями, как только княжна Людмила Васильевна появлялась в гостиной.

Рассказы эти передавались из уст в уста, с одной стороны, из обыкновенной жажды пересудов ближних, а с другой — с целью дискредитировать молодую девушку в глазах такого выгодного и блестящего жениха, как Сергей Сергеевич Луговой.