Дочь Великого Петра - [103]

— Что княжна? — были первые его слова.

— Сегодня на заре изволили прийти в себя и даже скушать молока, но еще слабы, теперь започивали… — доложила Федосья.

— Она знает?

— Они все знают… Видели, оказывается, как злодей душил Таню.

— А о матери?

— Я им осторожно доложила.

— И что же она?

— Поглядела на меня так жалостливо и промолчала… Видно, горе-то таково, что слез нет… Смекаю я, они не в себе.

— То есть как не в себе?

— Помутились…

Федосья сделала выразительно жест около лба.

«Боже, ужели ты пошлешь мне и это страшное испытание?» — мысленно произнес князь.

— Обо мне не спрашивала? — вслух продолжал он.

— Никак нет-с.

Князь сделал движение губами, как бы собираясь что-то сказать, но не сказал. Он хотел приказать Федосье провести его к княжне, но не решился.

«Это еще более может взволновать ее, — подумал он, — пусть успокоится… Быть может… Господь милосерд».

Князь уехал.

В тот же вечер в Луговое явился производивший следствие чиновник.

— Ну, что, придется предать дело воле Божьей? — первый спросил его граф Свиридов.

Князь Сергей Сергеевич был в таком угнетенном состоянии вследствие сообщения Федосьи о состоянии княжны Людмилы, что почти не понимал, что вокруг него происходит и что ему говорят.

— Никак нет-с… Убийца известен.

— Арестован?

— Никак нет-с… Он скрылся.

— Кто же это?

— Никита Берестов, известный в Зиновьеве под прозвищем «беглый», — отец убитой Татьяны.

— Отец? — воскликнули в один голос граф Свиридов и потрясенный ужасом подобного сообщения князь Луговой.

— Как вам сказать, ваше сиятельство, он ей отец и не отец.

— Как так?

Чиновник рассказал обоим друзьям всю историю «беглого Никиты», записанную им со слов свидетелей, уже известную нашим читателям.

XIX Началось

— Значит, это убийство из мести? — заметил граф Петр Игнатьевич.

— Несомненно! — ответил чиновник. — Княгине он мстил за жену, а Татьяну убил как дочь князя от его жены.

— Вот почему княжна и эта девушка были так похожи друг на друга, — обратился граф к князю Сергею Сергеевичу, задумчиво сидевшему в кресле у письменного стола кабинета, в котором происходил этот разговор.

— Это действительно ужасно! — задумчиво произнес князь, как бы отвечая, скорее, самому себе, а не своим собеседникам.

Чиновник рассказал еще некоторые более интересные подробности только что оконченного им следствия и при этом добавил, что княжна Людмила Васильевна, хотя несколько и поправилась, но не выходит из своей комнаты, и он не решился ее беспокоить.

— Надо будет приехать в другой раз, — меланхолически заметил он.

— Я дам вам знать, когда будет можно, — встрепенулся князь Сергей Сергеевич. — Дайте ей оправиться совершенно, напишите ваш адрес, по которому я мог бы послать нарочного.

— Слушаюсь, ваше сиятельство.

— Вот чернила и перья.

Князь встал. Чиновник сел за письменный стол, написал требуемые сведения и стал прощаться. Он уехал, довольный поднесенным ему князем денежным подарком.

Друзья остались одни, но остальной вечер и ночь прошли для них томительно долго. Разговор между ними не клеился. Оба находились под гнетущим впечатлением происшедшего. Поужинав без всякого аппетита, они отправились в спальню, но там, лежа без сна на своих постелях, оба молчали, каждый думая свою думу.

В Зиновьеве между тем тела убитых княгини и Тани обмыли, одели и положили под образа — княгиню в зале, а Татьяну в девичьей. К ночи прибыли из Тамбова гробы, за которыми посылали нарочного. Вечером, после отъезда чиновника, отслужили первую панихиду и положили тела в гроб. Об этой панихиде не давали знать князю Луговому, и на ней не присутствовала княжна Людмила, для которой, бросив работу над приданым, спешно шили траурное платье.

Князь Сергей Сергеевич и граф Свиридов прибыли на другой день к утренней панихиде. К ее началу вышла из своей комнаты и княжна. Она страшно осунулась и побледнела, что еще более оттенялось ее траурным платьем с широкими плерезами. Князь пошел к ней навстречу. Она церемонно присела ему, не поднимая на него глаз. Он хотел ей высказать свое сочувствие, но язык не повиновался ему — таким безысходным горем, недоступным человеческому утешению, веяло от всей ее фигуры. Сердце его больно сжалось, и он остановился рядом со своей невестой, которая так же церемонно приветствовала и его друга.

Панихиды, как и вчера, служили по очереди, сперва в зале у гроба княгини, а затем в девичьей, у гроба Татьяны Берестовой.

«По окончании служб я улучу минуту, чтобы переговорить с ней», — мелькнуло в уме князя Сергея Сергеевича.

Но на этот раз ему это не удалось. При конце второй панихиды княжна, видимо, не выдержала и упала без чувств на руки следившей за ней Федосьи. С помощью нескольких дворовых девушек ее унесли в ее комнату.

— Что княжна? — справился князь Луговой у вызванной им Федосьи.

— Уложили опять, бедную. В забытьи лежат или дремлют, не разберешь.

— Пошлите за доктором. Впрочем, я распоряжусь сам.

Князь, вернувшись в Луговое в сопровождении своего друга, тотчас послал лошадей в Тамбов за доктором, которого приказал доставить к нему в имение.

— Я сам с ним поеду в Зиновьево, — высказал он свои соображения графу Свиридову.

— Это, конечно, будет лучше, — заметил тот. — Кстати, — добавил он, — прикажи запрягать и моих лошадей, мне надо быть завтра в Тамбове.