Дочь Великого Петра - [100]

— Так это она тебя натолкнула на мысль открыть беседку?

— Она.

— Этого я ей никогда не прощу.

— Как не простишь?

— Не исполни ты ее каприза, мы бы сегодня не были свидетелями всех этих ужасных вещей и давно бы спокойно спали. А теперь посмотри, ведь светает, — заметил граф Петр Игнатьевич.

Действительно, в открытые окна кабинета лился уже свет утренней зари, мешавшийся с тусклым, мерцающим светом догоравших в подсвечниках и бра свечей.

— Пожалуй, действительно, этого бы не было, — улыбнулся князь Сергей Сергеевич.

— Конечно, ишь какая… Пусть ты из-за нее не спишь ночей. Она будет твоей женой. А я тут при чем, что по ее милости должен тоже не спать. Слуга покорный. Пойдем-ка в самом деле спать.

— Я велел поставить тебе постель в моей спальне.

— Отлично, поболтаем еще немного… Только чур, больше не вести никаких разговоров с призраками.

— Не накликай.

— Ты, кажется, заставляя меня спать в одной комнате с тобой, пускаешься на хитрость, надеясь, что мы вдвоем-то с ними справимся.

— Ты неисправим, Петя… Все тебе смешки.

— Да что ж прикажешь мне, плакать, что ли… Пусть существуют призраки и привидения. Они сами по себе, а я сам по себе. Я им не мешаю, пусть не мешают мне и они. Я смотрю на вещи эти проще. Готов верить и готов и не верить.

— Тебе хорошо, это тебя не касается.

— И тебя, мой милый, едва ли касается. Во всем этом все-таки есть доля расстроенного воображения.

— И даже в том, что ты видел и слышал в беседке? — удивленно посмотрел на него князь Сергей Сергеевич.

— Да, быть может, это все была лишь игра лунного света.

— Если ты так сам себя умеешь успокаивать — благо тебе.

Князь позвонил.

— Так идемте спать, — зевнул граф.

— Идем.

В сопровождении вошедшего камердинера оба друга отправились в спальню, разделись и легли, но еще долго не засыпали, беседуя о всевозможных вещах. Впрочем, их разговор не касался теперь ни Лугового, ни Зиновьева, граф Свиридов рассказывал своему другу о петербургских новостях. Они заснули наконец, когда солнышко уже поднялось над горизонтом.

Проснулись оба друга после полудня, но свежие и бодрые. Молодость и здоровье делают то, что несколько часов подкрепляющего сна перерождает совершенно человека. Все испытанные потрясения вчерашнего дня как не бывали. Сомнения, тревоги и предчувствия исчезли из ума и души князя Сергея Сергеевича. Друзья с аппетитом позавтракали и закурили трубки, когда вошедший лакей доложил, что лошади поданы.

— Ты едешь? — спросил граф Петр Игнатьевич.

— Мы едем, конечно, вместе.

Граф Свиридов отвечал не сразу.

— Ты не хочешь? — тревожно спросил его князь Луговой.

— Нет, отчего же, поедем… Надо еще переодеться…

— Конечно.

Через полчаса оба друга на лихой четверке уже неслись по направлению к Зиновьеву.

Княгиня Васса Семеновна с истинно русским радушием встретила товарища будущего мужа своей дочери. Княжна Людмила грациозно присела графу Свиридову. Он, глядя на нее, не мог внутренне не сознаться, что князь Сергей Сергеевич отнюдь не пел ей вчера особенно преувеличенных дифирамбов.

Счастье, озарившее, подобно солнцу, всю ее, придавало особый блеск ее красоте.

«Она произведет положительно фурор в Петербурге!» — мелькнуло в голове графа Петра Игнатьевича.

Побеседовав с полчаса на террасе, княгиня извинилась хозяйственными делами и отпустила молодых людей погулять в саду до обеда.

— Но, княгиня… — начал было граф.

— Вы не вообразили ли себе, что приехали с официальным визитом? Мы не в Петербурге, у нас, по-деревенски, это не водится, без хлеба и соли не отпущу…

— Благодарю вас…

— Притом вы свой… Вы друг князя, а друзья моего будущего сына мои друзья…

Граф раскланялся. Княгиня ушла во внутренние комнаты, а княжна Людмила, в сопровождении жениха и графа Свиридова, спустилась в сад.

Граф не произвел на нее особого впечатления. Вся поглощенная созерцанием своего милого «Сережи», как княжна уже мысленно давно называла князя, она не обратила внимания на характерную, хотя совершенно в другом роде, красоту графа Петра Игнатьевича.

Оценила эту красоту другая. Это была Таня Берестова. Она не только сумела незамеченной посмотреть на приезжего офицера, но даже пробралась в сад и, незаметно скользя между кустов, хоронясь и затаив дыхание, все время следила за статным белокурым красавцем.

«Это вот не чета князю… — думала молодая девушка. — Он перед ним совсем пропадает… В Петербурге, может, и еще лучше есть… Это здесь, в глуши, нам все за диковину кажется».

Таня мечтой неслась на берега Невы и создавала в своем воображении царские дворцы, палаты вельмож, роскошные праздники, блестящие балы, с толпой блестящих же кавалеров. Обо всем этом она имела смутное понятие по рассказам княжны, передававшей ей то, что говорил князь Сергей Сергеевич, — фантазия Тани была неудержима, и она по ничтожному намеку умела создавать картину.

Для графа Петра Игнатьевича, не говоря уже о князе Луговом, день, проведенный в Зиновьеве, показался часом. Освоившаяся быстро с другом своего жениха, княжна была обворожительно любезна, оживлена и остроумна. Она рассказывала приезжему петербуржцу о деревенском житье-бытье, в лицах представляла провинциальных кавалеров и заставляла своих собеседников хохотать до упаду. Их свежие молодые голоса и раскатистый смех доносились в открытые окна княжеского дома и радовали материнский слух княгини Вассы Семеновны.