Дочь - [32]

Здоровый, широкоплечий, бородатый носильщик понес вещи на вокзал, который, как я и предполагала, был забит народом. Единственный отправляющийся на юг поезд «Максим Горький» действительно оказался настоящим «пролетарским» поездом с вагонами исключительно четвертого класса.

Мы усадили тетеньку около стены на одном из ее чемоданов, носильщик стал возле нее, заслоняя ее от толпы, а я помчалась к начальнику станции.

— Помогите, товарищ, я должна посадить на этот поезд старушку, сестру Льва Толстого. Она больная, хрупкая.

Начальник станции смотрел на меня тупыми бараньими глазами и молча пускал клубы дыма.

— Товарищ, пожалуйста! Ведь это же историческая личность. С нее, с моей тетушки, Толстой писал Наташу Ростову, вы, наверно, читали его знаменитый роман «Война и мир». — Но, продолжая болтать и упрашивать «товарища», я уже поняла, что он вообще ничего не читал, не хотел слушать и уговаривать его было совершенно бесполезно. Он молчал, курил и хлопал бесцветными глазами. А люди лезли к нему со всех сторон.

— Вот мое удостоверение. Я должен ехать в Курск, — басом рычал толстый человек в синих очках.

Начальник станции быстро взглянул на удостоверение и сделал какую–то пометку.

— Вы не можете мне отказать, вы обязаны, — визжала маленькая женщина в кожаной куртке, с коротко остриженными волосами, похожая на мужчину, — вы должны меня посадить, я командирована партией, я буду жаловаться…

— Подождите! — начальник быстро встал, схватил телефонную трубку, тотчас же положил ее на место и, не оборачиваясь, втянув голову в плечи, быстро вышел из комнаты.

— Не ждите, — сказал один из чиновников, — если он вышел на платформу, значит, теперь уже больше не вернется.

Делать было нечего. Мы двинулись к выходу вместе со всей толпой. Нас остановили.

— Это ваш багаж? Откройте!

— Ой, Саша, какой ужас, они рукописи мои все перемешают.

— Эй вы, буржуи, — кричали на нас позади, — двигайтесь, что ли, весь проход загородили!

— Аль не видишь, бабка–то эта, видно, с того света свалилась, знать, не всех еще буржуев поизничтожили! Черт бы их…

У тетеньки руки так тряслись, что она никак не могла достать ключи из сумки.

— Хлеб везете, муку? Признавайтесь, что ли! — кричал чиновник.

— Ничего у меня нет, — умоляюще шептала тетенька, — ничего, платья, белье…

— Драгоценности есть? Золото, драгоценные камни?

— Нет, нет, ничего такого нет, пустите, пожалуйста… товарищ…

— Какой ужас, Саша, ведь это же настоящие разбойники, — шептала тетенька.

— Шшшш, тише, тише, ради Бога…

Пошарив рукой по дну чемодана и встряхнув несколько тетенькиных поношенных платьев я шалей: — Ладно! — по–начальнически крикнул товарищ. — Можете закрывать!

Облегченно вздохнув, мы вышли на платформу. Поезд еще не приходил, но народ уже стоял сплошной стеной, напирая друг на друга и стараясь продвинуться вперед. В конце платформы, где толпа была реже, я опять усадила тетеньку и побежала на разведку. Оглянувшись, я прокричала ей несколько ободряющих слов, хотя в душе у меня было очень неспокойно. Такая она была жалкая, напуганная, так резко выделялась из этой серой, грубой толпы в своей старомодной мантилье и фетровой маленькой шляпке с каким–то перышком на голове. А могучий старорежимный носильщик стоял перед ней, как изваяние, защищая ее от напора толпы.

Когда, наконец, поезд медленно подходил к вокзалу, люди точно взбесились, они били, толкали, топтали друг друга, на ходу взбирались на подножки поезда, падали и в несколько минут заполнили весь поезд, взбирались на крыши, повисали гроздьями на подножках. Несколько человек метались по платформе, тщетно стараясь где–то приткнуться, и я металась вместе с ними, как вдруг увидела знакомого кондуктора.

— Ох, как я рада, что увидела вас… Пожалуйста, приткните куда–нибудь мою старенькую тетеньку, помогите, она старенькая, едет в Ясную Поляну.

Кондуктор покачал головой.

— Я бы с моим удовольствием. Сколько раз графа покойного возил, теперь, сами посудите, яблоку упасть негде. Не могу… Рад бы…

— Может быть, в служебное отделение?

— Забито все, — он в отчаянии махнул рукой.

По платформе еще бегали люди, надеясь каким–то чудом попасть на поезд. И я носилась вместе с ними, почти потеряв надежду посадить тетеньку. И вдруг я увидала пульмановский вагон.

— Кто в этом вагоне? — спрашиваю.

— Комиссары.

— Впустите меня, я должна поговорить с ними.

— Невозможно.

Я подошла к окну: — Товарищи, товарищи! Ответа не последовало.

— Товарищи, кто–нибудь подойдите к окну, срочное дело.

В окне появилась лохматая голова.

— Что такое, товарищ?

— Сестра писателя Льва Толстого, семидесятилетняя старушка, должна сегодня уехать в Ясную Поляну. Толпа ее чуть не задавила, пожалуйста, она немощная, хрупкая, возьмите ее в свой вагон.

Что я болтала, я и сама не знаю, в голове была только одна мысль, тетеньку надо посадить и отправить.

— Пожалуйста, товарищи!

— А вы кто такая будете?

— Я дочь Толстого, Александра Львовна.

— Подождите минутку, — лохматая голова скрылась и через минуту снова появилась в окне.

— Ну, так и быть, возьмем вашу старуху, давайте–ка ее сюда!..

Я помчалась на другой конец платформы, где меня ждала тетенька.