Дочь Шидзуко - [18]

— Мы хорошо побегали этим летом, — сказала Сачико, сгибая и разгибая колени, — я получила настоящее удовольствие.

— Может, и продолжим, — робко заметила Юки.

Сачико промолчала.

— Мой тренер против воскресных пробежек, но я еще не решила, как быть. А твой что говорит? — спросила Юки.

Сачико, подтянув колени к груди, ответила:

— Я больше не буду заниматься кроссом.

— Что? — от удивления Юки села.

— В ноябре я буду играть в пьесе, которую ставят в нашей школе. У меня главная роль. Репетиции начались в последнюю неделю каникул, а в четверг у нас был просмотр.

Юки молчала. Ее стало знобить от ветра.

— Ну хорошо, — нерешительно предложила она. — Можно все же остаться в школьной команде и тренироваться индивидуально. Ты же прекрасная спортсменка. Уверена, твой тренер будет не против.

— Она уже говорила со мной. Сказала, что готова заниматься со мной за час до начала уроков.

— Даже так? И что же ты решила?

— Сказала ей, что не смогу.

— Но почему?

— Мама не хочет, чтобы я одновременно играла в спектакле и серьезно занималась спортом. Боится, что я переутомлюсь, заболею. Да и на домашние задания времени не останется — значит, отметки снизятся.

Юки натянула рукава майки на замерзшие ладони. Спина была мокрая от пота.

— Простудишься. Пойдем, — сказала Сачико, вставая.

Они пошли к воротам парка.

— Я не особенно расстраиваюсь, что не буду бегать кроссы, — сказала Сачико. — В прошлом году и так отличилась. А сейчас надо мной висел бы груз: нужно бить собственные рекорды или с досадой смотреть, как их бьет кто-то другой, — сделав паузу, она улыбнулась. — Например, ты. Когда я прочту в газете о твоих рекордах, я буду только радоваться: ведь я уже не выступаю. Ты знаешь, я очень честолюбива. Не умею проигрывать, не переношу этого.

— Но ты же всегда меня побеждала.

Они остановились у ворот парка. Сачико жила в пяти кварталах отсюда к юго-западу, Юки — в четырех кварталах к востоку.

— Все лето ты финишировала первой, — сказала Юки. — Я никогда не могла тебя догнать.

— Я финишировала первой, поскольку ты мне это позволяла.

— Нет, это не так. Намеренно я тебе не уступала.

— Не сочиняй. Ты вполне могла бы спуртовать раньше, не дожидаясь меня, и я бы проваливалась, — сказала Сачико, опершись рукой на белый забор парка. — Разве я не права?

— Не знаю даже.

— Поверь мне, ты добьешься большего, чем я. Особенно если учесть, что у тебя прекрасный тренер.

«Я вовсе не собираюсь добиваться большего, чем ты», — хотела сказать Юки, но предпочла промолчать.

— Ладно... Спасибо за то, что бегала со мной все лето.

— Может быть, мне поговорить с тренером? Допустим, он разрешит мне пропускать одну тренировку, а взамен я смогу с тобой побегать по воскресеньям — по крайней мере до начала соревнований. И ты поддержишь спортивную форму. В январе начнутся соревнования в закрытых помещениях, а к тому времени ваши театральные представления закончатся.

— Очень трогательно, что ты заботишься обо мне. Я не иронизирую. Но не стоит ради меня упрашивать тренера.

— Да дело не в тренере. В конце концов я не обязана перед ним отчитываться. Захочу бегать по воскресеньям и буду. Как он узнает?

— Дело в том, — сказала Сачико, отбросив волосы со лба, — что я по воскресеньям буду занята. Мама хочет, чтобы я брала уроки икебаны. В апреле я пойду в старшую среднюю школу, и она считает, что мне пора перестать быть сорванцом — нужно приобщиться к чисто женскому занятию.

— И что — ты совсем забросишь легкую атлетику?

— Пока что не решила. Поживем — увидим.

Сачико передернула плечами, уголки ее рта

слегка опустились. Юки молча топталась на траве. Она представила Сачико, изучающую азы икебаны: сидит в позе дзен-буддиста, скрестив ноги, и держит острые ножницы, которыми режет толстые стебли лилий и ирисов; потом стянет их тонкой проволокой и окружит кольцами из шипов, чтобы цветы стояли прямо. Когда Юки видела эти композиции в ресторанах, ей всегда казалось, что цветам больно. Ее мать поступала лучше: она ставила срезанные цветы в большие белые вазы, и они выглядели вполне естественно — точно так же, как в саду.

— Надеюсь, не раз прочитаю в газетах о твоих спортивных достижениях. Спасибо за все и желаю удачи, — Сачико протянула ей руку.

Юки сделала то же. Тепло ладони Сачико ощущалось даже сквозь ее перчатку, тем более, что у Юки была ледяная ладонь. Они пожали друг другу руки.

— Беги быстрей домой, пока не простудилась. Увидимся, — сказала Сачико и, повернувшись, пошла.

— Да, увидимся, — Юки произнесла эти слова громче, чем намеревалась: Сачико успела сделать лишь несколько шагов. Она ушла, ни разу не обернувшись.

Юки смотрела ей вслед, пока она не скрылась за углом. Потом почему-то подумала о том мальчишке с поезда. Интересно, какой у него почерк? Скорее всего, мелкий и неразборчивый, как и у меня. Наверное, чем больше он нервничает, тем хуже почерк. Небось, сто раз проверял, правильный ли телефон написал, хотя свой номер должен бы знать наизусть. А когда вспоминал длинные волосы Сачико и ее улыбку (а улыбается она, не разжимая губ), номер его собственного телефона казался ему цифрами волшебного кода. Воображаю, как колотилось его сердце, когда он вложил в ладонь Сачико свою записку.