Дочь санника - [6]

— А она им не надоедала за целый год?

— Но ведь ярмарка постоянно менялась. Что ни месяц — что-нибудь новое. Отправишься за пятьдесят миль полюбоваться на новое чудо, если люди только о нем и толкуют! А чудес там хватало, хотя не всегда они были такими, как представлялись тем, кто пришел издалека. В те дни с неба чаще падали разные вещи. Живые существа, такие как крылатый человек, и тогда были редкостью, а к падению предметов все привыкли. Люди высматривали, куда они упадут, и старались первыми добраться до них. Чаще всего находили куски горячего металла, оплавившиеся и растекшиеся, как жженый сахар.

— Небесные опадыши, — кивнула Кэтрин. — Металл, но он никому не нужен, кроме цирюльников и мясников.

— Только потому, что мы не умеем развести такой жаркий огонь, чтобы этот металл расплавился, как железо и медь. А когда-то умели. Зато если тебе случится найти кусочек с острым краем, он разрежет все, что угодно. Лучшие скальпели хирургов всегда делались из небесных опадышей.

— А кое-кто говорит, будто этот металл принадлежит бренчалкам и кто возьмет его, будет проклят.

— И шериф, конечно, не пытается их переубедить. Неужто ты думаешь, бренчалкам не все равно, куда денется их металл?

— Не думаю, потому что не верю, что существуют бренчалки.

— И я когда-то не верила. А потом один случай заставил меня переменить мнение.

— Это, наверно, когда вы нашли крылатого человека?

— Еще раньше. Мне, пожалуй, было тогда лет тринадцать. Я увидела это в одном павильоне на Морозной ярмарке. Там у задней стенки стоял ящик, а в нем лежала металлическая рука, найденная среди небесных опадышей под Уоллсендом.

— Перчатка рыцаря!

— Не думаю. Она была обломана по запястью, но видно было, что это часть целого, тоже сделанного из металла. В ней оказались металлические кости и мышцы — не колесики и пружинки, как в часах или в заводной игрушке. Это была более тонкая, более сложная работа. Не думаю, что такое под силу кому-то из людей. Но конечно, это не был бренчалка, свалившийся с неба или обронивший свою руку.

— Почему бы и нет? — спросила Кэтрин, чтобы не портить игру.

— Потому что поговаривали, будто люди шерифа как-то нашли голову из костей и кожи, обгорелую, но с парой очков на носу. Линзы в них были черными как уголь, но шериф, надев их, стал видеть в темноте не хуже волка. В другой раз люди нашли обрывок одежды, который менял цвет смотря по тому, на что его положишь. Его становилось почти не видно. Обрывок был маловат, чтобы сшить целый костюм, не то сама понимаешь, как пригодился бы он шпионам шерифа.

— Они бы постарались первыми добраться до крылатого человека.

Вдова Грейлинг кивнула.

— Мне просто повезло, что я их опередила. Я ехала по Дурхемской дороге на муле, когда он упал с неба. Ну вот, закон гласил, что твою голову выставят на мосту насаженной на кол, если тронешь то, что лежит на земле шерифа, — особенно из небесных опадышей. Но каждый знал, что шериф, даже когда у него была летающая машина, не перелетал с места на место мгновенно. Игра стоила свеч, и я рискнула — отыскала крылатого человека. Он был еще жив.

— Настоящий человек?

— Создание из плоти и крови, а не бренчалка, но подобных ему людей я прежде не видывала. Он казался разбитым и изломанным, как игрушка, на которую наступили. Когда я его нашла, он был в броне, такой горячей, что растопила снег, и вода под ним пузырилась и шипела. Я видела только его лицо. Золотая маска свалилась с него и лежала рядом. Маска была прикрыта металлической решеткой, как голова ангела на вывеске таверны. Остальное тело закрыто металлическими пластинками с хитроумными сочленениями. Местами они серебрились, а местами почернели от жара. А руки были металлическими крыльями, размахом во всю ширь дороги, только они смялись при падении. Вместо ног у него оказался длинный хвост, а на конце его что-то вроде флейты. Я подкралась поближе и все поглядывала в небо, не видно ли летучей вертушки шерифа. Сперва я боялась, но потом увидела лицо крылатого человека и тогда уже думала только о том, как ему помочь. А он умирал. Я это знала — я видела такие лица у людей, висящих на шерифских столбах для казней.

Я спросила, не дать ли ему воды. Он сперва просто смотрел на меня глазами, бледными как небо, открывал и закрывал рот, как выброшенная на песок рыба. Потом сказал: «Вода мне не поможет». Только эти четыре слова, с незнакомым мне выговором. Тогда я спросила, не могу ли я еще что-нибудь сделать, а сама все оглядывалась через плечо, не увидит ли нас кто. Но дорога была пуста, и в небе все чисто. Он долго молчал, прежде чем ответить.

— Что он сказал?

— Он сказал: «Спасибо, но ты мне ничем не поможешь». А я спросила, не ангел ли он. Он улыбнулся — чуть-чуть. «Нет, — сказал он, — не ангел, нет. Но я — летун». Я спросила, в чем разница. Он снова улыбнулся и ответил: «Может, теперь разницы уже и нет. Ты знаешь про летунов, девочка? Кто-нибудь из вас еще помнит о войне?»

— И что вы ему ответили?

— Правду. Сказала, что никто не знает о войне, если только он говорит не о битве на Стадионе Света, что случилась за двадцать лет до того. Он погрустнел, как будто надеялся услышать другое. Я тогда спросила его, не солдат ли он. Он ответил, что солдат. «Летуны — это воины, — сказал он. — Такие, как я, ведут великую войну против врага, о котором вы уже забыли».