Дочь роскоши - [13]

София в замешательстве вспомнила, когда она в последний раз видела внучку. На ней тогда была клетчатая юбка и отделанная рюшами белая кофточка, белые гольфы и оригинальные черные башмачки с ремешками до колен. Волосы напоминали сверкающую золотую шапку. София не отрываясь смотрела па нее, словно запечатлевая в памяти хранившийся все эти годы образ. Вдруг ей показалось, что старая истрепанная фотография наложилась на снимок высокой молодой женщины в хлопковом жакете лимонного цвета и мини-юбке.

О Джулиет, как много я потеряла! – подумала София, и нежданные слезы затуманили ей взор. Если бы только твоя мать не почувствовала необходимости увезти тебя… если бы я только могла приехать к тебе один раз или два… когда все это было позади.

Но все было бесполезно. Ни Робин, ни Молли не хотели видеть ее. Молли так и не простила ее, а Робин… Нет, хорошо, что она держалась от них подальше.

А сейчас наконец Джулиет здесь – потому что так захотела.

София повернулась и побежала вниз. Впервые за много лет она снова почувствовала себя молоденькой девушкой.

– Я думаю, – сказала Вивьен Картре, – сейчас она будет здесь.

– Что? – Брат Софии, Поль, выглянул из-за газеты, глядя поверх своих полуочков в золотой оправе на жену, наливавшую себе предобеденный джин с тоником. – Кто?

– Да Джулиет же, конечно! – Вив попробовала напиток, добавила еще немного тоника, а потом прошла через комнату к своему любимому креслу – черному кожаному, с огромными удобными подлокотниками. – Твоя племянница, дорогой, или, точнее, – внучатая племянница. Она должна была сегодня прилететь из Австралии.

– О да, – сказал Поль, возвращаясь к газете. – Дэвид в офисе что-то об этом говорил. Она остановилась в Ла Гранже, да?

– Ну разумеется! А где же еще она должна остановиться?

Поль хмыкнул. Он был крупным, когда-то красивым мужчиной, но сейчас цвет его лица свидетельствовал о том, что он, равно как и его жена, пил немного больше, чем ему было нужно, а его когда-то твердый подбородок украсился множественными тяжелыми складками. Жизненный путь Поля оказался щедро усеян всевозможными травмами и разочарованиями. А теперь, в тихой, спокойной заводи зрелых лет, он открыл удовольствие в самооправдании. И давнишние бури, и недавние эксцессы легковесной жизни так же, как и буйные безответственные моменты его биографии, наложили на него свои отпечатки.

– Значит… оперившийся птенец возвращается в родимое гнездо, – неопределенно заметил он. – Держу пари, Робину и Молли пришлось кое-что ей разъяснить!

– Возможно, – согласилась Вив. Собственно говоря, у нее никогда не было времени ни для одного из них: Робин шокировал ее как бездеятельный нытик, а Молли чересчур чувствительна, как ребенок. Ей за многое пришлось бы ответить, всегда думала Вив. Если бы она не уклонялась от ответственности, все могло бы пойти по-другому.

– Интересно, знает ли она про Луи и твою сестру, – задумчиво спросила она.

Поль снова посмотрел на нее и взял маленький стаканчик с виски, который стоял на столике возле его локтя.

– Ну конечно, знает.

– Она не знала. Когда Дэвид и Дебора гостили у них, Молли просила их ничего об этом не рассказывать. Она сказала, что они с Робином решили, что для Джулиет будет лучше, если она ничего не узнает.

– Но ведь тогда она была ребенком! Сейчас же она взрослая женщина, слава Богу. Они должны были ей сказать!

Вив покрутила стаканчик в руках так, что перстни, что были у нее почти на каждом пальце, звякнули о стекло.

– Я бы на это не поставила. Молли – одна из наиболее скрытных женщин, которых я когда-либо знала, и в то же время глупее ее никого нет. А ты же знаешь, как она относилась к Луи. Она, наверное, была единственным человеком, который не верил, что это не София застрелила его.

– Вив, ради Бога! – взорвался Поль. За столько лет он должен был привыкнуть к своей жене – после почти пятидесяти лет, что они прожили вместе, вряд ли она могла бы чем-нибудь удивить его, и все же Поля не переставала шокировать откровенность ее высказываний.

– Но это правда! – слабо улыбнулась Вив. Глубокие бороздки прорезали ее пухлое лицо над пунцовым разрезом рта. – У Луи было столько врагов, что пришлось бы поднять на ноги пол-острова, чтобы выяснить, кто убил его, если бы в этом не призналась София. В свое время я даже думала, а не ты ли убил его.

– Прошу прощения! – И так уже красное лицо Поля превратилось в багровое, чуть ли не в коричневое. Вив снова улыбнулась. Наибольшим счастьем для нее было вызывать какую-нибудь сенсацию, любого толка.

– У тебя была возможность. Помнится, тебя в ту ночь не было дома, а ты всегда хитрил насчет того, где бывал. У тебя, конечно, были для этого мотивы. У нас тогда была очень плохая полоса, если я правильно помню, – а у Луи дела шли в сто раз хуже. Мог ли он умереть в более благоприятное для нас время? Признай же это, Поль.

Поль снял очки. Крошечные капельки пота выступили у него на лбу от нахлынувших ясных, словно это было вчера, воспоминаний. Вив была совершенно права, они переживали тогда ужасные времена, а главным мучителем их был Луи. Поль был должен ему за одну вещь огромную сумму денег. Ему некого было винить, кроме себя: у него была слабость к азартным играм, и Луи пользовался ею. Потом, чтобы еще больше усугубить дела, умер Бернар, и когда мальчики вошли в долю отца, Луи попытался вытеснить Поля из бизнеса. Пока был жив Бернар, он не мог этого сделать, – несмотря на то, что Бернар построил отели и создал империю досуга, он никогда не забывал, что своему становлению был обязан родителям Поля и Софии – Шарлю и Лоле. Без них ничего бы не было, и Бернар признавал это, и какими бы недостатками ни обладал Поль, он закрывал на них глаза. Но не Луи. Луи был безжалостным и жестоким, умным и хитрым. Он мог поступить с Полем как с раздражавшей его осой – пришлепнуть ее не только без сожаления, но и с явным удовольствием.