Дочь Рейха - [141]

Мой внук?

Но это еще не все. В кафе впархивает девушка, наверное старшая сестра мальчика. Ее огромные голубые глаза сразу ловят мой взгляд, и у меня перехватывает дыхание. До чего похожа, нет слов. На ней мешковатый джемпер, джинсы, продранные на коленях, темные кудри рассыпались по плечам. Кажется, будто я вижу саму себя в семнадцать лет. Вот только я в этом возрасте уже родила Стэнли, что теперь кажется мне странным.

Жаль, что в дверь никто больше не войдет. Но входить некому. У меня в сумочке лежит письмо, содержимое которого навеки отпечаталось в моей памяти. Чужая рука вывела вот такие слова:

Милая моя Хетти!

Пишу второпях, чтобы застать ближайшую почту. Не хочу, чтобы тебе пришлось ждать ответа на твое чудесное письмо хотя бы одним часом дольше, чем это необходимо. Вслед этому письму я пошлю другое, со всеми подробностями: через день-другой ты получишь и его. Это письмо я пишу со смешанными чувствами, прежде всего счастья, оттого что ты жива. Вальтер не оставлял надежды отыскать тебя после войны. Много лет слал один запрос за другим, но получал только один ответ: не найдена. Ну а потом контакты с Восточной Германией стали и вовсе невозможны для иностранцев. Мы так боялись, что ты не пережила ту войну. Так что теперь новость о том, что ты жива и у тебя все хорошо, наполняет меня несказанной радостью.

Но есть и плохая новость. Мне очень больно писать об этом, но Вальтер скончался три года назад, скоропостижно, от сердечного приступа. Он был, как ты знаешь, самым лучшим из людей. В годы войны он внес свой вклад в борьбу с нацизмом, и скажу лишь одно: он был отчаянно храбр. После войны он открыл шляпный магазин, и его дела шли в гору до самой его смерти. В последнее время, когда натуральные меха потеряли былую популярность, он занялся исключительно женскими шляпками и стал настоящим знатоком мира моды! К тому же он всегда был обворожителен с клиентками, неудивительно, что дамы любили его до беспамятства. Он был хорошим семьянином, так что мы – я, Стэнли, кузены и наши дети (трое) – до сих пор горюем, потеряв такого прекрасного мужа, отца и дядю. Мне так больно, что приходится сообщать тебе такую печальную новость в первом же письме, что я спешу сообщить тебе другое: Стэнли, твой замечательный сын, жив и здоров. Он адвокат, весьма успешный, жен ат, имеет двоих детей – мальчика и девочку, оба уже подростки. Мне повезло быть частью его жизни – он такая радость. Поэтому я просто помыслить не могу о том, что ты его не увидишь. Ты обязательно приедешь в Англию, все расходы мы возьмем на себя. Стэнли очень неплохо зарабатывает, и оплатить твою поездку ему будет совсем несложно. Ты приедешь и пробудешь с нами столько, сколько захочешь. Подробности следующим письмом.

Твоя Анна

И вот Анна подходит к моему столу и останавливается прямо напротив меня. С минуту мы с ней смотрим друг на друга: голубые глаза вглядываются в карие. В карих глазах нет ненависти, только печаль. Ну, может быть, сочувствие. И кое-что еще. Знакомый свет, который я распознаю с первых же секунд, свет, который не давал мне самой впасть в отчаяние и опустить руки в самые трудные времена.

Свет надежды.

И тогда Анна, женщина, которую я не встречала никогда в жизни, но которая больше полувека снилась мне в тревожных, мучительных снах, делает мне навстречу шаг и заключает меня в теплые объятия.

От автора

Семья моего отца была из евреев-ашкенази, которые изначально жили в Бродах – теперь на Украине, но раньше это была часть Галиции, провинции на северо-востоке Австрийской империи. Весь XIX век Фейны, как и многие другие евреи, торговали шкурами и кожами. Семейное дело требовало частых поездок в Лейпциг, в те времена важного центра европейской меховой торговли, поскольку лейпцигские ярмарки функционировали еще со Средних веков.

Изменения в саксонском законодательстве, принятые в 30-е годы XIX века, привели к появлению в Саксонии еврейских переселенцев, и в марте 1870 го да все Фейны официально приняли саксонское гражданство и стали жить в Лейпциге. Вскоре они полностью интегрировались в немецкую жизнь. Образованные и честолюбивые, они стали успешными предпринимателями (фирма была зарегистрирована в 1904 году). На Брюле, в самом сердце еврейского квартала, они торговали мехами и вскоре обзавелись недвижимостью. Все это со временем было украдено нацистами.

В 1931 году мой отец стал доктором права, а летом 1932-го открыл в Лейпциге собственную адвокатскую контору. 30 июня 1933 года вышел запрет на занятие юриспруденцией для евреев на территории Германии, и отец потерял практику. Он рассылал письма по всей Европе, пытаясь устроиться хоть где-нибудь, но бесполезно. Антисемитизм нарастал по всему континенту. Еще за несколько лет до этого мой отец прочел «Майн кампф» и потому хорошо понимал, какую опасность представляет только что избранный во власть Гитлер. К концу 1933 года он выехал из Германии (его молодая жена, ожидавшая в то время первенца, последовала за ним через несколько недель) по визе, которая давала право на въезд в Британию и временное пребывание в стране – статус, который отец сохранил до 1946 года, когда получил гражданство. До того ему приходилось каждый год обращаться в министерство внутренних дел с запросом о продлении визы. Продление ему давали, а в годы войны он даже избежал интернирования, поскольку каждый раз предоставлял подтверждение успешности своего бизнеса, а значит, способности содержать себя и семью.