Дочь Рейха - [106]

– Я так боюсь, – снова начинает Вальтер, – за моих родных. Моя бедная мама, мои кузены, бабушка. А отец и дядя… Я даже не знаю, что с ними, живы ли они. Ведь там многие умирали. – Он смотрит на меня безумными глазами. – В лагере. В моем бараке умерли двое, так их даже не унесли, они так и лежали и гнили рядом с живыми.

– О, Вальтер…

– Ты должна им помочь, – продолжает он, оживляясь. – Ты должна сделать все, что возможно, чтобы вытащить их из лагеря и помочь им уехать. Ты обязана, Хетти.

– Да, Вальтер, да, я все сделаю. – Слова сами срываются с моих губ. Я не могу видеть, как он страдает, не могу думать о страданиях других и продолжать сидеть сложа руки. – Я придумаю, как их оттуда вытащить. Тише, тише, не расстраивайся так. Все будет в порядке. Я тебе обещаю. Все пройдет, люди образумятся, и все снова станет как прежде. – Я утешаю его, хотя знаю: я абсолютно, тошнотворно, омерзительно беспомощна и бессильна перед лицом чего-то огромного и страшного.

– Нет, Хетти, – возражает он, яростно мотая головой. – Ничего не пройдет. Никогда не будет как прежде. Ты этого не видела. Ты не видела того, что видел я.

– Да, ты прав. Но я видела кое-что другое. И я сделаю все, чтобы помочь твоим родным. Верь мне. Я обещаю тебе, Вальтер, обещаю.

Мои слова, кажется, подействовали. Он успокаивается, допивает бренди. Молчит, сжимая стакан трясущейся рукой. Я смотрю на него и никак не могу свыкнуться с мыслью, что вот это загнанное, затравленное существо и есть мой Вальтер.

– Спасибо тебе. – Он снова поднимает на меня глаза. – Я тебе верю. Завтра я уезжаю в Англию. У меня уже есть билет на поезд. Мне так больно оттого, что придется оставить здесь семью, но выхода нет. Я – их единственный шанс.

А оставить меня тебе не больно? Как бы я хотела уехать с тобой. Подальше от Германии. Подальше от папы с его любовницей и его замыслами. Подальше от всей моей разваливающейся здешней жизни. Быть только с тобой. Заботиться о тебе, мой Вальтер, возвращать тебя к жизни.

– Я буду помогать им всем, чем смогу, – говорю я, захлебываясь слезами.

– Знаю.

– Только ведь я трусливая. Я ужасно боюсь будущего. – Ком в горле мешает мне говорить. – Я даже не знаю, увижу ли я тебя еще когда-нибудь. И это пугает меня больше всего остального. Вальтер, я не перенесу, если…

И тут он наконец обнимает меня, очень нежно. Я льну к нему так, как если бы сама моя жизнь зависела от этого.

– Никто не знает, что нас ждет в будущем, – шепчет Вальтер прямо мне в ухо. – Но помни одно: пока ты жива и я жив, где бы я ни был, это хорошо. Когда-нибудь ты будешь счастлива, я уверен. И мне этого будет достаточно. Ты всегда будешь жить в моем сердце. Вечно. Ты спасла мне жизнь, Хетти Хайнрих, и я никогда этого не забуду.

И ты, Вальтер Келлер, тоже спас меня, спас дважды – тогда, в детстве, и сейчас.

Сейчас ты открыл мне глаза и заставил видеть.

23 ноября 1938 года

Носом зарываюсь в его шею, в последний раз чувствую щекой прикосновение его нежной кожи. Он так исхудал, что даже сквозь одежду я могу пересчитать его ребра. Но его запах остался прежним. Я вдыхаю его, пытаясь запомнить на всю жизнь. Вальтер прижимает меня к себе обеими руками, и мы долго стоим так, закрыв глаза, погрузившись друг в друга.

– Мне пора. – Вальтер отрывается от меня. – Мама с бабушкой ждут меня на перроне. Нельзя же вечно ходить в туалет, – добавляет он с улыбкой.

Я киваю – разомкнуть объятия немыслимо. Мы стоим за зданием вокзала, на заранее условленном месте. Здесь почти никто не ходит, и нет риска попасться кому-нибудь на глаза. Не могла же я отпустить его, не попрощавшись.

– Береги себя, – шепчет он, всматриваясь в мое лицо.

Я судорожно сглатываю.

– Ты тоже, – отвечаю я, крепко сжимая его здоровую руку. – Иди, тебе пора.

– Да, – говорит он и наклоняется за чемоданом. – Я напишу, обещаю. Как только приеду, чтобы ты знала, что со мной все в порядке.

– Обязательно. На адрес Эрны.

– Конечно. И не беспокойся за меня. Со мной все будет хорошо.

– Смотри, обязательно вылечи руку.

– Там, куда я еду, мне точно с этим помогут.

Глубоко вздохнув, он уходит, только раз обернувшись, чтобы послать мне воздушный поцелуй.

– Я люблю тебя, Вальтер Келлер! – бесшабашно кричу я ему вслед, когда он сворачивает за угол, а потом, на порядочном расстоянии, выхожу за ним на платформу, где уже стоит под парами его поезд.

Издалека я вижу, как Вальтер обнимает мать. Вот он поднимается в вагон, за ним захлопывается дверь, вот в окне появляется его голова: лысина закрыта широкополой шляпой. Он машет двум одиноким женщинам, которые жмутся друг к другу на платформе, паровоз свистит, пронзительно и громко. Выпуская клубы пара, поезд трогается с места и медленно скользит по рельсам вперед. Я вижу, как Вальтер ищет глазами кого-то в толпе. Внутри меня все кричит: «Я здесь, посмотри на меня!» – но я не осмеливаюсь помахать ему при всех. Но вот его вагон проезжает мимо меня, наши глаза встречаются – и в его взгляде я читаю все…

По крайней мере, он спасен, мой замечательный Вальтер, мой красавец с ласковым взглядом и добрым сердцем. Раны на его теле заживут, волосы вырастут, и даже пальцы, даст бог, восстановятся. Но его больше никогда не будет рядом, и боль от этой потери становится тем острее, чем дальше, пыхтя, увозит его поезд. Ощущение такое, будто в купе рядом с Вальтером сидит сейчас моя надежда. Она поедет с ним в Мюнхен, оттуда через границу в Цюрих, потом в Англию, где останется рядом с ним, пока он будет устраивать свою новую жизнь.