Дочь профессора - [21]

— Где Саул? — спросила она Мириам.

— Домой пошел.

— Он что же, не захотел молочного коктейля?

— Нет, верно, хотел, но я… К черту, я ведь обещала ему только сводить его в кино.

— Ты должна была угостить его коктейлем. Раз уж он был с нами.

Мириам покраснела, глаза ее налились слезами. Две другие девочки, Шерри и Фанни, с еще большим уважением поглядели на Луизу. Потом Шерри — та девочка, на которой было платье с чужого плеча, — начала набирать в легкие воздух, словно это помогало ей придать себе отваги, после чего дрожащим голосом обратилась к Луизе.

— Послушай, Луиза, — сказала она, — послушай, ты поедешь в лагерь в этом году?

Щеки Луизы порозовели.

— Нет, не думаю, — сказала она.

— О, — сказала Шерри и, поникнув на табурете, испустила глубокий вздох.

— А я, наверное, поеду, — сказала Фанни, но это заявление, по-видимому, не слишком утешило Шерри.

— Я не знаю, поеду ли я, если Лу не поедет, — сказала она.

Мириам хранила молчание.

— Дело в том, — сказала Луиза, скромно опустив глаза на пустую вазочку и стараясь подобрать со дна остатки мороженого, которые никак не подцеплялись на ложку, — дело в том, что мы с папой, возможно, поедем в Европу.

— О, вот как! — сказала Фанни. Шерри только молча кивнула головой.

— Да, конечно, — сказала Мириам, — кому охота ехать в лагерь, если вместо этого можно поехать в Европу.

— Мне бы очень хотелось поехать в Европу, — сказала Шерри. — Надеюсь, когда-нибудь все-таки поеду.

— Я еду только потому, — сказала Луиза, — что папе надо быть на конференции в Париже, а мама не хочет ехать.

— Мама не хочет ехать? — переспросила Шерри. — В Париж?

— Да, не хочет. Она же была там тысячу раз, и притом ей не нравятся французы. Она говорит, что они хамят американцам.

— Ну, тогда, конечно, другое дело, — сказала Шерри, — если она уже там была… тем более тысячу раз. Вот моя мама тоже частенько ездила с папой в Нью-Йорк, а теперь уже ездит не так часто.

Луиза улыбнулась, проявляя вежливый интерес, взяла свою сумочку и соскользнула с табурета. Остальные девочки тоже взяли свои сумочки и журналы со стойки и следом за Луизой вышли на Гарвардскую площадь. Там они расстались. Три младшие девочки зашагали вниз по Маунт-Оберн-стрит, а Луиза пересекла площадь у газетного киоска и вступила на территорию Гарвардского университета.

Она ответила улыбкой на почтительную улыбку сторожа, кивнула одному из студентов отца, который крикнул ей: «Привет, Луиза!», подошла к Элиот-Билдинг и, не постучавшись, вошла в приемную. Секретарша подняла голову и улыбнулась ей.

— Он ждет вас, — сказала секретарша, и Луиза прошла прямо в кабинет профессора политической теории.

Когда она вошла, профессор встал. Ему исполнилось уже сорок четыре года, но, несмотря на разницу пола и возраста, сходство между отцом и дочерью сразу бросалось в глаза — те же черты лица, та же манера держаться. Отец тоже улыбнулся Луизе — еще одно звено в цепи улыбок, которой была оплетена ее жизнь, с той только разницей, что это звено было, без сомнения, более надежным, чем остальные; в улыбке отца не было, разумеется, той робкой почтительности, как в улыбке старика сторожа. Это была приветственная и чуть-чуть заговорщическая улыбка, и дочь ответила на нее такой же улыбкой.

Профессор, как и дочь, был высок ростом и наклонился, чтобы ее поцеловать. Прикосновение к ее нежной щеке явно доставило ему удовольствие, так же как ей — легкая шершавость его бритого подбородка.

— Ну, как тебе понравилось?

— Довольно паршиво, — сказала она. — Понимаешь, если сравнивать с книгой…

— Из хороших книг обычно получаются плохие фильмы, — сказал профессор, закрывая свой портфель из свиной кожи, — а вот из плохих книг иной раз создается что-то хорошее.

— Я предпочитаю хорошие книжки, — сказала Луиза.

Быть может, это не вполне соответствовало действительности, однако побудило отца обнять ее за плечи, когда они выходили из кабинета.

— Правильно, — сказал профессор и, после того как оба изысканно вежливо попрощались с секретаршей, продолжал: — В конечном счете от книг получаешь больше. Я могу десятки раз перечитывать «Анну Каренину», но не припомню такого фильма, который мне бы захотелось посмотреть больше двух раз.

— Романы глубже, — сказала Луиза, выходя из ворот на Гарвардскую площадь. — Не правда ли, они глубже, потому что они сразу действуют тебе на воображение и нет никаких там актеров и костюмов, которые только мешают.

— Да, я тоже так считаю, — сказал профессор, впрочем, это и было его собственное мнение, только высказанное устами дочери.

Держась за руки, они обошли площадь и свернули на Мейзн-стрит, Был теплый вечер на исходе весны, пожалуй даже слишком теплый, чтобы держаться за руки, но это уже стало традицией — так они гуляли всякий раз, когда Луиза заходила за отцом в университет, и это маленькое неудобство не могло испортить им удовольствия от прогулки.

— С кем ты ходила в кино? — спросил профессор.

— Да с Шерри, Фанни и Мириам. Ты их знаешь. Мириам пришлось взять с собой Саула.

— Кто такой этот Саул?

— Братишка, младше ее.

— Я раза два встречался с их отцом. Он производит очень приятное впечатление.