Дочь посла - [30]

Именно в это мгновение совсем близко кто-то резко завопил. Неужели тигр?

— Ой, мама! — крикнула я, хотя и дала слово никогда не бояться, никогда не кричать.

Мальчики, услышав мой крик, живо вскочили.

— Шаура, разве ты все еще не спишь? — удивился Лал, поднимая голову.

— Тут… рядом… кто-то вопит… Вот сам тоже услышишь… — сказала я со вздохом. — Не иначе, тигр.

В самом деле, не прошло и минуты, как снова повторился страшный вопль.

— Ты зря боишься, — совершенно спокойно проговорил Лал. — Это — безобидное существо, всего-навсего лающий олень.

— Когда же этому будет конец! — ворчал Муса, снова укладываясь спать. Конечно, он сердился на меня.

Лал, желая успокоить меня, пожал мне руку.

— Спи спокойно, — произнес он. — Никто не решится на нас напасть. Ведь нас трое! Вдобавок мы путешественники, — значит, самые храбрые люди.

Как только они захрапели, я снова осталась одна лицом к лицу с таинственной ночью, полной всяких шорохов и незнакомых звуков. Теперь мне показалось, что вокруг нас воет целая стая волков. От страха даже закрыла глаза. Но когда вопль раздался совсем близко, я с замирающим сердцем рискнула приоткрыть один глаз — и чуть с ума не сошла: за кустами мелькали странные светлячки. Но они были необыкновенные, синеватые, крупные. Я сразу догадалась, что это были волчьи глаза. Тут уж вся моя решимость улетучилась, душа ушла в пятки.

— Ребята, волки! — завопила я.

Спасибо Лалу, он не стал издеваться надо мною, даже не заворчал, как Муса.

— Ладно, — решил он. — Хотя шакалы и не нападают на людей, мы все же переберемся на дерево и заснем как следует. Там уж нас никто не достанет.

Лал подбросил в костер охапку сухих веток и, как только огонь разгорелся, молча стал карабкаться вверх.

— Нашел очень удобный сук, — крикнул он через минуту. — Привяжите все наше добро за конец вот этой лианы, а я вытяну. А потом заберетесь сами.

Мы так и сделали. Посадив к стволу спиной, Лал обвязал меня лианой, чтобы я не свалилась вниз. Потом накрыл противомоскитной сеткой.

— Теперь забудем весь мир, — посоветовал он. — Спи себе.

Мальчики тоже обвязались лианой. Усталость взяла свое. Мы уснули, свесив ноги вниз. Со стороны, наверное, мы походили на усталых всадников, спящих в седле.

Рукав правый, рукав левый

Я проснулась под громкий хохот моих спутников.

— Что вас так насмешило? — обиделась я, развязывая лиану.

— Посмотри-ка в зеркало, — посоветовал Муса, — что стало с твоим лицом! Даже я еле признал тебя!

Тут я и сама стала смеяться: лица мальчиков тоже раздулись, носы их распухли, вместо глаз остались узкие щелочки.

— На себя бы сначала взглянули! — проговорила я. Но вдруг почувствовала острую боль во всем теле. Особенно горело лицо. Только терпи!

Лал, по-видимому желая меня подбодрить, снисходительно сказал:

— Как только привыкнешь к укусам, совсем перестанешь обращать внимание на москитов.

Но мне так и не удалось привыкнуть к ним до конца путешествия.

За завтраком он продолжал меня утешать.

— Придет время, я тебя угощу гуявой, — говорил он. — Чего-чего только нет в моей Индии! Если есть на земле рай, то этот рай именно здесь, только здесь, в Индии.

Я уже знала, что эти слова принадлежат старому поэту.

Тут я взглянула вокруг себя и застыла очарованная: солнечные лучи превратили джунгли в какое-то волшебное царство, честное слово!

Нас обступали высокие-превысокие пальмы. Они, словно могучие колонны, подпирали густой зеленый потолок. «Как настоящие геркулесы! Ну и сила!» — подумала я. Сквозь щели и просветы этого зеленого потолка пробивались золотые лучи, как молнии. К ним тянулись лианы и ползучие цветы; все они переплетались и перепутывались в этих солнечных молниях.

Деревья самые странные, каких свет не видал! Одни из них стройные, с гладкой корой; у других стволы исполосованы глубокими щелями. У третьих корни будто нарочно засыпаны; некоторые деревья устроили вокруг своего ствола пирамиды из тоненьких зеленых досок, под ними можно спрятаться, как в шалаше.

«Колонны» и белые, и черные и желтые, и зеленые; среди этих стволов я заметила и шиповатые, и морщинистые, то совсем гладкие, будто отструганные, то такие, у которых кора шелушится.

Во всех направлениях тянулись лианы — узловатые, как веревки, гладкие, как ленты, некрасивые, с шипами. И в этом волшебном царстве порхали и щебетали веселые невидимые птички. Они жили где-то над зеленым потолком.

Я бы все смотрела и смотрела — так великолепно было вокруг, но Лал вдруг сказал:

— Посмотри, Шаура, вон на то дерево с воздушными корнями, оно растет всего сто лет, а потом тысячу лет стоит просто так, как бы отдыхая от трудов.

— Как пенсионер! — уточнил Муса.

Лалу пришлось объяснить, кто такие пенсионеры; только после этого он повернулся направо и показал еще на одно дерево. Он здорово ориентировался в этом лесу.

— Запомни: Зонтичная пальма, — сказал он. — Она живет столько же, сколько человек из джунглей, — пятьдесят или шестьдесят лет. Цветет всего один раз в жизни; некоторые лепестки цветка, словно павлиньи перья, поднимаются до сорока футов — вот на сколько! А потом дерево умирает.

Сейчас пальма не цвела, и нам было трудно представить себе, какие великолепные цветы она распускает. Но все же зонтичная пальма очень заинтересовала нас и даже, сама не знаю почему, вызвала к себе уважение.