Дочь полковника - [33]

Шрифт
Интервал

– Джадд, – сказал полковник тоном, каким обращался к достойным рядовым, – я хочу с вами поговорить.

– Слушаю, сэр.

И мистер Джадд слушал полковника с куда большим почтением, чем сэра Хореса или даже собственного нанимателя.

– От души рад, что эта история кончилась так благополучно. Девочке пришлось бы чертовски скверно, если бы Стратт вздумал увильнуть.

– Что же, сэр, – бодро ответил мистер Джадд, – снявши голову, по волосам не плачут. Было, да быльем поросло, вот что я скажу. Оно, конечно, сэр, я для нее о другом думал, знаете ли, но уж лучше черствая краюшка, чем совсем ничего.

– Хм! – произнес полковник, несколько обескураженный этим потоком сельской философии. – Ну, все хорошо, что хорошо кончается, э? Я собирался сказать, что миссис и мисс Смизерс никак не смогут присутствовать при церемонии, но я намерен быть в церкви и сделать Лиззи небольшой свадебный подарок.

– Вот уж это доброта, так доброта, сэр! – с чувством объявил мистер Джадд. – И куда больше, чем девчонка заслужила. Вы уж извините меня, сэр, только будь побольше таких джентльменов, как вы, ладу было бы куда больше!

Столь почтительная и заслуженная хвала была полковнику весьма приятна, но, естественно, он от нее отмахнулся.

– Ну-ну! Рад помочь. – Он понизил голос. – Жаль, Джадд, что это случилось в моем доме, – ведь у меня дочь. Однако я считаю, что на мне лежит определенный долг. И Лиззи пока останется у нас, чтобы не пошли пересуды, будто мы ей тотчас отказали. А домой вернется за день до венчания. Вы не против?

– Чего уж лучше, сэр. Не будет дома зря мельтешить, – ответил Джадд с признательностью. – Чувствительно вам благодарен.

– Вот и отлично. Всего хорошего, Джадд.

– Всего хорошего, сэр. И еще раз спасибо, сэр.

Вечером мистер Джадд чуть не свел с ума свою благоверную, рассыпая полные достоинства, но смутные намеки на аристократические связи и покровительство. В конце концов он снизошел до объяснения: Лиззи с позором не выгнали только благодаря высокому мнению полковника о нем (мистере Джадде). Миссис Джадд вытаращила глаза и забыла плюнуть на горячий утюг, который держала.

– Фу-ты ну-ты! – произнесла она с невыразимым презрением. – Ты и твой полковник! Да это же все мисс Джорджи уладила. Мне Лиззи сама сказала. Так будет важностью-то надуваться!

Мистер Джадд слегка растерялся и полез в карман за спасительным табачком.


Но для Джорджи, чья жизнь была пределом скудости и пустой шелухой, сомнительный перезвон свадебных колоколов не исчерпал случившегося. Эти минуты рядом с девушкой, рыдающей в пароксизме страдания, пусть неприглядного, но овеянного тайной, вывели Джорджи из ее вялой безучастности. Во сне она бродила вверх и вниз по лестницам, по бесконечным коридором и через сводчатые арки и колоннады выходила к темным водоемам, качавшим чашечки кувшинок. Иногда за ней гнались, иногда гналась она. Иногда она оказывалась в какой-то комнате, и на ней почти не было одежды, а мистер Каррингтон, и миссис Исткорт, и кузен смеялись или бранили ее. Как-то после бесконечных томительных блужданий она повстречала Лиззи, и та с насмешкой всунула ей в руку тряпичную куклу, а она стиснула набитое опилками туловище с пронзительным ощущением стыда и благодарности. А порой к ней прижимались смутные мужские фигуры, как она ни сопротивлялась в тисках кошмара, и при пробуждении с нее спадала невыразимая тяжесть – слава богу, это был сон!

Когда она не спала, над всеми ее мыслями тяготела Лиззи, иногда вызывая чопорную брезгливость, но куда чаще властно к себе притягивая. И она искала общества Лиззи, насколько у нее хватало духа, – давая ей полезные советы или помогая с шитьем. Во всяком случае, именно на эти предлоги она ссылалась, говоря с родителями и кузеном. Они верили, ибо по опыту знали, как приятно благодетельствовать без малейшего стеснения для себя. Но Джорджи отдавала себе отчет, что притягательность заключалась в чем-то ином, далеко не столь четком и благовидном. Раза два, пользуясь отсутствием остальных, она пробиралась на кухню и садилась шить вместе с Лиззи.

Теперь, «прикрыв грех», Лиззи почти полностью обрела душевное спокойствие. Лицо у нее оставалось бледноватым и осунувшимся, но ела она за двоих, и ее полнеющей фигуре уже становилось тесно в узком черном платье. Каждый вечер к ней на часок заезжал Том Стратт но ждала она его без всякого нетерпения. Джорджи искоса поглядывала на нее: кладет стежок за стежком и что-то напевает себе под нос. Как нелепо, что вот-вот эта нескладная девчонка станет замужней женщиной и матерью! Джорджи чудилось, что ее прислуга владеет какой-то важной тайной, которую упорно продолжает скрывать.

– Лиззи?

– Что, мисс?

Джорджи собиралась спросить: «За что они в вас влюбились?» Но оробела и сказала только:

– Передайте мне белые нитки.

Лиззи протянула ей катушку.

– Завтра я кончу их обметывать, и тогда скрою для вас остальные.

– Спасибо, мисс.

Длительная пауза.

– Лиззи?

– Что, мисс?

– А вам… а вы рады, что выходите замуж?

Лиззи хмыкнула и утерла нос рукой – привычка, за которую ей часто нагорало от мистера Джадда.

– Да, мисс, – ответила она без малейшей радости, но как положено. Теперь, когда взрыв чувств в темноте отодвинулся в прошлое, Лиззи вновь держалась с почтительной тупостью, не допуская Джорджи до себя.


Еще от автора Ричард Олдингтон
Смерть героя

Ричард Олдингтон – крупный английский писатель (1892-1962). В своем первом и лучшем романе «Смерть героя» (1929) Олдингтон подвергает резкой критике английское общество начала века, осуждает безумие и преступность войны.


Все люди — враги

В романе английского писателя повествуется о судьбе Энтони Кларендона, представителя «потерянного поколения». Произведение претендует на эпический размах, рамки его действия — 1900 — 1927 годы. Годы, страны, люди мелькают на пути «сентиментального паломничества» героя. Жизнеописание героя поделено на два периода: до и после войны. Между ними пролегает пропасть: Тони из Вайн-Хауза и Энтони, травмированный фронтом — люди разного душевного состояния, но не две разомкнутые половины…


Стивенсон. Портрет бунтаря

Значительное место в творчестве известного английского писателя Ричарда Олдингтона занимают биографии знаменитых людей.В небольшой по объему книге, посвященной Стивенсону, Олдингтон как бы создает две биографии автора «Острова сокровищ» — биографию жизни и биографию творчества, убеждая читателя в том, что одно неотделимо от другого.


Ловушка

Леонард Краули быстро шел по Пикадилли, направляясь в свой клуб, и настроение у него было превосходное; он даже спрашивал себя, откуда это берутся люди, недовольные жизнью. Такой оптимизм объяснялся не только тем, что новый костюм сидел на нем безупречно, а июньское утро было мягким и теплым, но и тем, что жизнь вообще была к Краули в высшей степени благосклонна…


Прощайте, воспоминания

Кто изобразит великую бессмыслицу войны? Кто опишет трагическое и смешное, отталкивающее и величественное, самопожертвование, героизм, грязь, унижения, невзгоды, страдания, трусость, похоть, тяготы, лицемерие, алчность, раскаяние и, наконец, мрачную красоту тех лет, когда все человеческие страсти и чувства были напряжены до предела? Только тот, кто сам не испытал этого, и только для тех, кто, читая об этом, останется бесстрастен.Мы же остережемся сказать слишком много. Но кое-что мы должны сказать, чтобы проститься с воспоминаниями.


Любовь за любовь

Лейтенанту Хендерсону было немного не по себе. Конечно, с одной стороны, неплохо остаться с основными силами, когда батальон уходит на передовую. Довольно приятная перемена после четырех месяцев перебросок: передовая, второй эшелон, резерв, отдых. Однако, если человека не посылают на передний край, похоже, что им недовольны. Не думает ли полковник, что он становится трусом? А, наплевать!..


Рекомендуем почитать
Тевье-молочник. Повести и рассказы

В книгу еврейского писателя Шолом-Алейхема (1859–1916) вошли повесть "Тевье-молочник" о том, как бедняк, обремененный семьей, вдруг был осчастливлен благодаря необычайному случаю, а также повести и рассказы: "Ножик", "Часы", "Не везет!", "Рябчик", "Город маленьких людей", "Родительские радости", "Заколдованный портной", "Немец", "Скрипка", "Будь я Ротшильд…", "Гимназия", "Горшок" и другие.Вступительная статья В. Финка.Составление, редакция переводов и примечания М. Беленького.Иллюстрации А. Каплана.


Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.