Дочь Петра Великого - [30]

– Это невозможно, – на полуслове резко прервала его Елизавета, – соправительница мне доверяет, и я ее доверия не обману.

– Соправительница всего лишь женщина, да к тому же еще слабовольная, легко раздражающаяся женщина, – настаивал маленький француз, – именно успех, которого вы вчера достигли у нее своими слезами, и делает ее опасной. Женщина, которая так легко позволяет себя переубедить, может однажды оказаться настроенной своими министрами и иностранными посланниками на совершенно другой лад и тогда подпишет приказ о вашем аресте, а уж коль скоро тот попадет Остерману в руки, вам уже нечего будет рассчитывать на пощаду.

– Вы опять все видите в чересчур черном цвете, – улыбнувшись, промолвила в ответ Елизавета.

В этот момент доверенная подруга вернулась с украшением. Две нитки драгоценного черного жемчуга царевна надела на запястье своей лилейной руки и еще одну обвила вокруг шеи.

– А последнюю, – сказала она Куряковой, – давай укрепим в волосах, она придаст им завершающее великолепие. Но что-то мне не очень нравятся эти локоны, они сюда не подходят. Сделаем-ка мы, Катенька, другую прическу.

Великая княжна скинула утренний халат, совершенно новый еще шелк которого при этом громко зашуршал, набросила на плечи косметическую пелеринку и присела к туалетному столику. Придворная дама распустила мягкие волны ее волос и принялась по-новому их укладывать.

Лесток между тем уже был близок к тому, чтобы заявить легкомысленной женщине о своем уходе со службы, так возмутило его ее беспримерное равнодушие к судьбе своих друзей и к своей собственной, когда его внимание привлекла игральная карта, лежавшая рядом с пудреницей на туалетном столике; это был червонный туз. Он хорошо знал великую княжну и помнил, что увлекательная импровизация значит для нее все. Мгновенно приняв решение, он взял со стола эту карту и начал что-то рисовать на ней в свойственной ему развязно-карикатурной манере, которая уже создала ему множество врагов и, впрочем, такое же количество друзей.

– Что вы делаете, Лесток? – поинтересовалась великая княжна, некоторое время наблюдавшая за его действиями.

– Я рисую назидательную картину для одного великовозрастного ребенка, – дерзко обронил в ответ маленький француз.

– Стало быть, для меня? – засмеялась Елизавета.

– Для вас.

Закончив, Лесток положил карту перед собой и с тонкой ироничной улыбкой поглядел на нее. На лицевой стороне ее можно было увидеть Елизавету в горностаевой мантии и с короной на голове, внизу был изображен сам Лесток с большой орденской звездой.

– Что это должно значить? – воскликнула принцесса.

– Теперь переверните ее, пожалуйста, – попросил Лесток.

На оборотной стороне карты Елизавета увидела свой портрет в одежде монахини и колесо. Она с недоумением посмотрела на Лестока.

– Для нас больше нет обратной дороги, – воскликнул тот со всей серьезностью, какой одарила его природа, – выбирайте, от этого мгновения зависит все: корона или монашеский покров и колесо. Одно из двух! Монастырь для вас, колесование для меня.

У Елизаветы даже губы побледнели, она встала, несколько раз прошлась по комнате и наконец остановилась перед лейб-медиком.

– Итак, в самом деле больше нет никакого выхода?

– Никакого.

– Вы всерьез требуете от меня принять решение?

– Да, и притом незамедлительно. Если завтра ваши плечи не будет украшать горностаевая мантия владычицы, то уже послезавтра на вашу голову ляжет покров монахини.

– Неужели и вправду нет никакого выхода? – пробормотала Елизавета.

– Никакого.

Она уселась на оттоманку, подперла голову двумя руками и погрузилась в размышления. Внезапно она живо вскочила на ноги, все существо ее теперь дышало энергией и отвагой.

– Быть по сему, – произнесла она, – я хочу доказать миру, что я нечто большее, чем манекен для одежды, что я дочь Петра Великого; слишком уж долго я жила удовольствием и любовью. Я хочу вступить на престол, который подобает мне по праву и по закону и который присуждает мне глас моего народа, или лучше прямо сейчас погибнуть. Я приняла решение, Лесток, мы наносим удар, и притом сегодня же.

– Итак, сегодня ночью? – обрадованно воскликнул Лесток.

– Сегодня ночью, немедленно оповестите об этом остальных.

Час спустя все главные фигуранты заговора – Лесток, Шувалов, Воронцов, Астроцкий и Баттог – собрались во дворце принцессы.

– Само небо благословляет принятое вами решение, ваше высочество, – воскликнул Астроцкий, когда Елизавета вошла в комнату. – Нетерпение Преображенской гвардии уже едва удается сдерживать. Ее верные солдаты хотят видеть вас увенчанной древней царской короной и лучше лишиться жизни, чем дальше сносить правление этих иноземцев.

– Итак, вы уверены, что на этот полк мы можем рассчитывать? – спросила Елизавета, все существо которой, казалось, внезапно преобразилось.

– На этот можно положиться до последнего, – ответил Астроцкий, – но я ни на миг не сомневаюсь и в рвении других.

– Правда, это обошлось нам в кругленькую сумму, – улыбнулся Лесток.

– Я решила уже сегодняшней ночью отважиться на смелый шаг, – провозгласила великая княжна с энергией, придавшей ей новое очарование, – я поступаю так в убеждении, что в своих притязаниях опираюсь на обоснованное право и на любовь нации, и рассчитываю в этом на своих друзей; я рассчитываю на их осторожность и послушание не менее, чем на их мужество и презрение к смерти. Если мы хотим, чтобы наше предприятие удалось, никто отныне не смеет, – будь то из усердия или по причине небрежности, – действовать по своему усмотрению, но каждый в отдельности должен подчиняться распоряжениям, которые может вырабатывать только одна голова и диктовать одна воля. Вы все присягаете в безусловном повиновении мне?