Дочь пекаря - [9]

– А теперь, – возвестил руководитель квартета, – короткое музыкальное представление, чтобы развлечь вас во время обеда! – Он опустил стойку микрофона, поставил перед ним скамеечку, уселся на место и взял скрипку.

Йозеф приложил палец к губам.

– Позже, – прошептал он.

Зрители с любопытством зашептались, а потом воцарилась тишина. Тучная женщина из вспомогательной эсэсовской дружины, с копной седых волос на макушке, вывела на сцену мальчика лет шести-семи. В простой белой рубашке, белых перчатках, черных брючках, на шее бант. Обычный нарядный мальчик, если бы не бритый череп и не землистое лицо, – не мальчик, а безликий призрак. Женщина велела ему встать на скамеечку, и он, опустив голову, встал. Затем поднял глаза, огромные и блестящие, как родниковая вода.

Скрипач взял высокую певучую ноту. Мальчик сжал кулачки, глубоко вдохнул, раскрыл рот и запел. Дискант отозвался в коридорах. Все затихло, все смотрели на сцену. Голос был чистый и мягкий, как свежее масло. У Элси захватило дух. Она много раз слышала рождественский гимн и сама его пела, но никогда прежде «Ночь тиха» не звучала так прекрасно.

– Ночь тиха, ночь нежна…

Скрипка стихла, но голос лился.

– Только фюрер наш не спит, день и ночь за нас стоит…

Мальчик все пел, а между тем начали подавать ужин. Официанты брякали фарфором на лакированных подносах, лили рубиновое вино в подставленные бокалы. Возобновилась беседа. Какая-то женщина слишком громко рассмеялась.

– Неусыпно нас хранит…

Элси закрыла глаза.

– Вино? – осведомился официант за ее плечом.

– Ночь тиха, ночь свята… – Голос мальчика не спотыкался, не сходил с безупречных своих вершин.

К горлу Элси подкатил комок. Чувства, которые она весь вечер старалась подавить, переполнили ее.

– Отличный голос, – сказал Йозеф.

Элси кивнула и моргнула. Глаза увлажнились.

– Откуда он?

– Он пел прибывшим арестантам в Дахау, – объяснил Йозеф. – Штурмшарфюрер Викер услышал и теперь возит его на званые вечера. Всем нравится. Уникальный голос, завораживает, если забыть, откуда он исходит.

– Да, уникальный. – Элси взяла себя в руки.

– Силу, благо нам несет. Дай же немцам власть над миром.

Пение окончилось.

К микрофону вышел скрипач:

– Процитирую фюрера: «Природа – это гигантская схватка между слабостью и силой и вечная победа силы над слабостью». – Он щелкнул каблуками и взмахнул смычком. – Приятного аппетита.

За столом вновь загомонили, застучали приборами. Скрипач заиграл другую песню, мальчик запел, но Элси еле различала его голос в обеденном шуме.

– Он еврей? – спросила она Йозефа.

– Его мать была еврейской певицей, отец – польским композитором. Музыка у него в крови. – Йозеф разрезал булочку, намазал маслом.

– Мой племянник Юлиус поет. Гейзель говорит, что неплохо.

– Надо бы его послушать. – Йозеф переложил половину булочки на тарелку Элси. – А у этого мальчонки сегодня последнее представление. Завтра его отошлют обратно в Дахау. В Арденнах такое творится… – Он откусил от булочки и нервно проглотил. – Прости. Это тема не рождественская.

Она впервые услышала о лагерях несколько лет назад, когда посреди ночи исчезла семья Грюн, торговавшая лучшим шампунем и мылом в округе. Элси заходила к ним в магазин не реже раза в месяц. Их сын Исаак, самый симпатичный парень в городе, был на два года старше нее. Однажды, когда она покупала медовое мыло, он ей подмигнул. Потом, лежа в теплой ванне, она втайне думала о нем, и пар окутывал ее ароматной вуалью. Теперь она этого стыдилась. В городе Грюнов любили, хоть они и евреи. А затем их магазин пометили желтой звездой и они исчезли.

Неделю спустя в очереди к мяснику она подслушала, как сапожникова жена шептала продавцу, что Грюнов отослали в Дахау, где людей моют как скот, распыляют на них щелок и поливают из шланга, а шампунь и вовсе не нужен, потому что всех бреют наголо. Тут Элси не выдержала и выскочила из лавки. Когда мама спросила, где барашек, Элси, хоть и видела в загоне с полдюжины ягнят, ответила, что у мясника баранины нет. Об услышанном она молчала и о Грюнах не спрашивала. Да и никто о них не говорил. И, хотя сапожникова жена никогда не сплетничала, Элси все же решила, что верить ей не стоит. Но вот перед ней обритая голова мальчика-певца, и от этого уже не отмахнешься.

Йозеф понюхал вино, отпил.

– Давай поговорим кое о чем поинтереснее. – Он сунул руку в карман и вынул коробочку. – Как увидел, сразу понял, что это знак. – Йозеф открыл крышку: золотое обручальное кольцо с рубинами и брильянтами. – Мы с тобой будем счастливы вместе. – И, не дожидаясь ответа, надел кольцо Элси на палец.

Официанты принесли блюда, расставили между канделябрами.

В Элси вперилось рыльце жареного поросенка с добела прожаренными глазными яблоками, с хрусткими, чуткими ушами. Поросенка обрамляли мягкие картофелины, а белые сосиски – будто хвост. Элси в жизни не видала столько еды сразу. Но все ее нутро сжалось от отвращения.

– Выйдешь за меня?

В ушах у Элси зазвенело. Йозеф почти вдвое старше, приятель отца, она любила его как доброго дядю, как старшего брата, но стать его женой?.. Взгляды партийцев справа и слева давили, как челюсти деревянного щелкунчика. Интересно, Йозеф давно собирался? А она по наивности не заметила?