Дочь пекаря - [23]

[18].

Рики еще не выключил мотор, а к нему уже подскочила миниатюрная женщина в наутюженных брючках цвета хаки. Рики вылез из машины.

– Они здесь уже неделю, – зачастила женщина. – Муж говорит, пусть живут, да и пусть, конечно, но там же дети, им же это просто вредно, они все время на улице и купаются в этой грязной реке, как зверюшки! И я сказала мужу, что вызываю вас, ради их же блага, ради детей. Им нужен нормальный уход. Она же мать, постыдилась бы. – Женщина запустила руку в стриженые волосы. В ушах у нее мерцали бриллиантовые серьги. – Она тоже постоянно крутится у реки. Каждое утро моет посуду – посуду! – в этой говнотечке. Лично я считаю, если уж ты скачешь вот так вот через границы, хоть веди себя понезаметнее, что ли. Ну честное слово. Каждый день любуюсь на этот девятнадцатый век. – Она поманила Рики в дом. – Вот вчера девочка, годика два, смотрю – ползает в грязи, никто за ней не приглядывает. А если змея или койот? Вот погибнет ребенок у меня на заднем дворе, а я, получается, ни при чем? Мне-то каково?

В доме на ботинки Рики с визгом бросился цвергшнауцер. Воздух благоухал новой краской и ванильными свечами – Реба зажигала такие, принимая ванну.

– Малыш, нельзя! – Женщина ногой отодвинула псину. – Надеюсь, вы не боитесь собак.

– Нет, мэм.

– Кстати, я – Линда Колхаун. – Она протянула руку.

– Агент Рики Чавес. – Ее мягкие, ухоженные пальцы выскользнули из его ладони.

– Мы из Северной Каролины. Мой муж работает на железной дороге, на Тихоокеанской. Переехали пару месяцев назад. Я еще не привыкла… ко всему этому, – она помахала рукой, как будто отгоняя мух, и провела Рики к задней двери. – Машины там. – Из прохлады дома она указала на берег.

Ниже по Рио он углядел потрепанный «додж»-четырехдверку у бетонной дорожки. Другой машины не было видно.

– Они сейчас там?

– Ну, наверное, – сказала Линда. – Где им еще быть?

– Пойду поговорю. – Он надел бейсболку и зашагал вдоль каменной стены, отделявшей газон Колхаунов от западнотехасской песчаной грязи.

В четверти мили вниз по течению зеленые лужайки и саманные домики обрывались и начинался выгон, а за ним – несколько трейлеров на шлакоблоках. Рядом с «доджем» Рики заметил еще один след – к трейлеру на висячем замке, с окнами, закрытыми гипсокартоном. Он вытащил рацию.

– Эль-Пасо, прием.

Послышался треск и скрипучий визг.

– 10-4[19].

– Берт, я на месте, – сказал Рики.

Он еще раз оглядел трейлер и повернулся к «доджу». Окна были завешены одеялами и темными рубашками. Края подолов и рукавов торчали наружу и трепетали на ветру.

– 10–20?[20] – спросил Берт.

– За Донифаном, на канале Рио, от дороги где-то миля. Конская ферма и несколько жилых трейлеров. Канава у меня за спиной.

Рики встал на колени на спекшуюся грязь и сунул палец во второй след. Глубже, чем след «доджа». Похоже на фургон.

– Эй, Берт, тут в кустах у дороги где-нибудь есть сейсмоприемники?

– Наверно, а что?

Рики прошел по колее вдоль реки до фургона и жесткого кустарника, тянувшегося до самого горизонта.

– Ну чтоб хоть какое наблюдение было. Тут кто-то прячется, похоже.

– Понял. Помощь нужна?

– 10–23[21]. Трейлер сейчас пустой. Информатор говорит, дети появляются уже с неделю, и я чувствую, что их тут оставили. Присылайте буксир и 10–29[22].

Может, тут «койот»[23] промышляет.

Радио трещало и повизгивало.

– 10-4. Рик, ты там поосторожнее, без геройства. – Понял. Без геройства.

Рики расстегнул кобуру. Берт прав. Рисковать незачем. Месяц назад один пограничник получил ожоги третьей степени и попал в реанимацию: нелегальный мигрант скомкал футболку, облил керосином, поджег и бросил в него. Оставил чувака гореть в кустах чаппараля, а сам сбежал. В итоге мигрант, скорее всего, уже на полпути к Нью-Йорку, а пограничнику второй раз пересаживают кожу на руках, груди и лице. Жена в палате храбрилась, когда их пятилетний сынишка не узнал отца и испугался, а в коридоре расплакалась.

Рики постучал в окно водителя и посторонился: – Эй, есть кто?

Он подергал ручку. Заперто. У переднего колеса сидит кукла в разноцветном ребозо[24]. В пыли следы маленьких ног. Линда Колхаун говорила о матери и детях. Он снова постучал:

– Сеньора?

Одеяло на окне чуть шевельнулось.

– Я не причиню зла. Я хочу помочь. Откройте, – твердо сказал он и затем повторил по-испански.

Дверь щелкнула и медленно открылась. На него тревожно воззрилась заплаканная загорелая мексиканка.

– Por favor, – взмолилась она. – Mis niños[25].

Две маленькие головки выглянули с заднего сиденья.

– У вас есть бумаги? Гражданство или виза?

– Нет, виза нет.

– Вы не можете здесь оставаться без гражданства и без визы. Откуда вы?

– Para mis niños[26], – повторила она.

– Вы – нелегальный мигрант. Я знаю, что вы это понимаете. Вы одна или с кем-то? Вы с группой приехали? Вас кто-то привез?

Мексиканка закрыла лицо и расплакалась.

Он вздохнул. Женщина, скорее всего, отдала «койоту» все до последнего песо. Тот перевез их через границу и бросил или посадил в машину и велел подождать. В любом случае, последние две недели они явно жили в аду: пустыня, грязь и жара, голод и страх. А теперь разбиваются все мечты о нормальной жизни для нее и ее детей. Она предпочла бы остаться в машине и умереть на американской земле, лишь бы обратно не отправили. Он это видел уже сто раз: отчаяние оправдывает самые невероятные вещи.