Дочь партизана - [3]

Когда ты с университетской подружкой, слегка пьяная и на взводе, то забавно изобразить проститутку, чтоб потом расхохотаться и, ойкая, сломя голову рвануть от первой же притормозившей машины.

Нынче я устроила спектакль, потому что была, наверное, маленько не в себе. А кто себя разберет? Неважно, почему что-то взбрело в голову, главное – что делаешь. Я сочинила себе вульгарный наряд: юбка короче некуда в золотых блестках, белые сапоги на высоченных каблуках, шубейка нараспашку. Надушилась мерзкими духами, которые сто лет назад преподнес какой-то раскатавший губу скряга. Бывало, нюхну и думаю: в самый раз для шлюхи. Ну вот, опрыскалась и чуть не сомлела. Ничего, решила я, пускай, и накрасилась, как дамочка-вамп из французского романа. Помаду выбрала прям жуткую.

Уже на улице я подумала, что же скажут соседи, хотя, в общем-то, настоящих соседей не имелось. Все дома под снос, все мы были бродяги. В округе жили самочинные революционеры, хиппи, бас-гитаристы несуществующих групп, пугала, девчонки в этнических юбках, наркоторговцы по случаю, безработные актеры и тронувшиеся умом, но полные смутных великих идей сироты семидесятых. Все они мечтали о настоящей жизни, представляя, как в Нью-Йорке водят компанию с Энди Уорхолом и Лу Ридом[3] или в Париже швыряют булыжники в спецназ. В моем доме жили еврей-актер, еще парень, выдававший себя за другого человека, но мечтавший стать Бобом Диланом[4], и скульпторша, ваявшая керамические статуэтки. Верхний этаж пустовал, потому что крыши, считай, не было. Там Боб Дилан собирал автомобильные моторы.

Наверное, в округе проживали и обычные люди, но я их не видела. Некого было шокировать, однако я отошла на пару кварталов, потому что всякая лондонская улица – деревня, в которой знаешь только местных.

Стою, значит, на углу, изображаю девку – дымлю сигареткой, свечу коленками, – хотя вовсе не жду, что кто-нибудь и впрямь клюнет. Это ж не квартал красных фонарей, съемщикам тут делать нечего. Ничуть не тревожусь и просто в охотку играю роль, будто в драмкружке. Потом стал накрапывать дождик, и я уж подумала свернуть представление, но было очень противно возвращаться домой и вновь пялиться в телик, когда хотелось чего-то такого. И я осталась, представляя себя всамделишной девкой, которая и в дождь, и в холод зарабатывает на пропитание. Ветер взвихрял мусор – красиво, если забыть, что кружилась всякая дрянь. Я поглядывала на двух крыс. В то время крысам было раздолье, помойки-то никто не вычищал.

Я была совсем не готова к тому, что проехавшая мимо бурая колымага вдруг развернется. Мужичок жутко тушевался, и я не сразу поняла, что он хочет меня снять. Едва он заговорил, я вышла из роли и обругала сломавшиеся часы. Потом смекнула, к чему он клонит, и тогда стало смешно и маленько страшно. Приятно, что лицедейство удалось, но поди знай, чего из этого выйдет.

К счастью, мужик оказался очень милый, из тех, что сразу нравятся, такой, чем-то похожий на меня, кому впору кипучая жизнь, а не лямка серых будней. Меня очень рассмешило, что мужчина по имени Христиан хочет снять уличную девку. Хотя я давно заметила, что от набожности мало толку. Примером моя родина. Он сказал, все зовут его Крис. Ну и правильно. И я его так называла, пока не сочинила прозвище.

За сорок, худощавый, среднего роста. Лоб с большими залысинами, волосы жидковаты, зубы хорошие, крупные, а улыбка широкая и дружеская. Одновременно серьезный и забавный. Измятый в служебных разъездах костюм, только, похоже, ему всякий костюм – как корове седло. Наверняка он охотно скинул бы лет двадцать, влез в джинсы и под рев динамиков мотал башкой на концертах «Ху»[5]. Безнадежно сорокалетний, я бы так сказала. То есть вполне печальный и нестарый, может понравиться девушке моложе себя.

Я предложила ему отвезти меня домой, и он просто ошалел от того, что юное создание готово сесть в машину незнакомого мужчины. Нет, он и впрямь простодушный. На прощанье я позвала его как-нибудь заглянуть в гости. Чего там, он безвредный, а жизнь в Лондоне такая одинокая, что превращаешься в призрак. Парень, что живет наверху и беспрестанно распевает песни Дилана, – мой единственный собеседник. Я уже столько раз пересказывала ему свои истории то так, то эдак, что сама вконец запуталась.

Если честно, я поняла, что между мной и Крисом возникла приязнь. Было бы жаль больше не увидеться, и я подумала, что зря сказала о пяти сотнях. Я тогда еще не знала, насколько это было зря.

3. Принцесса на навозной куче

Я пришел к Розе, смутно надеясь однажды с ней переспать.

Вот в чем все дело, хоть я особо и не верил в удачу коммивояжера поневоле, у которого дочь-студентка и ипотечный домик в Саттоне. В поносного цвета «остине-аллегро» я колесил по округе, всучивая лекарям фармацевтическую и медицинскую утварь. Мои комиссионные с оборота не допускали безболезненных трат «на девок». Однако я стал копить, откладывал по пять фунтов, а то и по десять.

Даже сейчас морщусь, вспоминая об этой гнусности. Но у меня есть три оправдания. Во-первых, я был женат на Огромной Булке, во-вторых, вряд ли решился бы предложить деньги Розе. Это был вроде как запасной вариант в беспросветно одинокой жизни, не сулившей других утешений. Ну вот как девяностолетний старик покупает утяжеленные ботинки – вдруг доведется слетать на Луну? Третье оправдание: много лет я прожил нежеланным и сомневался, что кто-нибудь меня захочет, не имея дополнительного стимула. Я утратил веру в себя.