Дочь оптимиста - [21]

— Боже мой, — прошептала Лоурел.

Фэй крикнула прямо в гроб:

— Судья! Ты надо мной надсмеялся!

— Попрощайтесь-ка с ним, да и дело с концом, душа моя, — сказал майор Баллок, пытаясь обнять плечи Фэй и слегка теряя равновесие. — Самое лучшее — поцелуйте-ка его…

Фэй замахала руками, удары посыпались на майора Баллока, на мистера Питтса и на Сис; она чуть было и на мать не набросилась с кулаками. Огрызнувшись на Лоурел, она вывернулась из рук у подоспевшего на помощь пастора и бросилась поперек гроба, вслепую тыкаясь губами в лицо, лежащее на подушке. Но тут мисс Теннисон Баллок силой оттащила вопящую Фэй от гроба и увела в библиотеку, за стену зелени. Позади осталось лежать опрокинутое кресло судьи Мак-Келва.

Лоурел стояла, не сводя глаз с неподвижного лица покойника, а голос миссис Чизом заглушал переполох в библиотеке:

— Вся в мать пошла, в меня. Но я не так-то легко отступилась от ее отца. Меня голыми руками не возьмешь. Я весь дом разнесла, когда меня оттаскивали от гроба.

— А где же доктор? Прячется? — спросила старая миссис Пийз.

— Ничего с ней не будет, — сказал доктор Вудсон. Кроме Тома Фарриса, который сидел и спокойно ждал, и майора Баллока, последовавшего за Фэй, все мужчины сгрудились в прихожей.

— Дайте мне свои ручки, — донесся из библиотеки голос майора Баллока.

— Кусается! — (Сестра Фэй.)

— И неудивительно. Легко ли расстаться с воплощением добра? — (Майор Баллок.)

Услышав его голос из другой комнаты и не видя его, Лоурел поняла, что он здорово напился.

— А почему же он такой злой? — взвизгнула Фэй. — Почему сделал мне такую гадость?

— Не плачь! Сейчас пристрелю гадкого дядьку. Где тут гадкий дядька? — прозвенел голосок Венделла. — Только не плачь!

— Нельзя его застрелить, — сказала Сис. — Я тебе говорю, понял?

— Тряхните-ка ее хорошенько, — рассудительно сказала миссис Чизом.

— Наверно, она давно ничего хорошего не ела, ни домашней еды, ни свежих овощей не пробовала, — проговорила мисс Теннисон Баллок. — Вот и сказалось. Шлепните-ка ее легонько, и все.

На минуту все стихло, и Лоурел в последний раз посмотрела на своего отца — лишь она могла видеть, каким он стал. Мистеру Питтсу удалось добиться только одной иллюзии: казалось, прожитой жизни судьи все еще угрожает опасность. Но ведь сейчас уже все прошло.

— Он любил мою маму, — произнесла Лоурел в тишине.

Она подняла голову; Тиш подошла к ней, встала рядом, Том Фаррис все так же ждал в глубине комнаты. Мистер Питтс терпеливо стоял за зеленью. Когда он вышел из укрытия и приступил к своим обязанностям, Тиш едва заметно подмигнула Лоурел, словно помогая ей снять с себя наконец тяжесть этой крышки, дать гробу закрыться.

Потом мистер Питтс, словно двигаясь силой собственной неуязвимости, провел гроб сквозь расступившиеся ряды и последовал за ним; в мгновение ока гроб был завален цветами. Последней подошла мисс Адель — очевидно, она все время была здесь, сидела в кресле судьи, прислонив усталую голову к старой коричневой спинке.

Лоурел, мисс Адель и Миссури вместе вышли, следя, как выносят гроб. Игравшие во дворе дети и тявкающая собачонка смотрели, как выплывает гроб и как следом выходят люди. Двое детишек забрались на крышу грузовика и махали Венделлу. Руки у них были полны цветов. Они оборвали все «Серебряные колокольчики».

Пресвитерианскую церковь в Маунт-Салюсе выстроило семейство Мак-Келва, и лестницу они сделали самую крутую во всем городе, чтобы не уступала по высоте лестнице ратуши, стоявшей напротив. Лоурел со своего места на скамье, издавна принадлежавшей их семейству, слышала, как семь человек — члены коллегии или их сыновья и Буба Чизом в своей штормовке — вносят наверх неимоверную тяжесть — судью Мак-Келва в гробу. Ей было слышно, как они спотыкаются.

— Отче небесный, да послужит сие напоминанием, что все мы до единого сотворены силой страшной и чудотворной, — произнес над гробом доктор Болт, склонивши голову. Как будто похоже на слова из молитвы, которую судья Мак-Келва произносил перед обедом? Больше Лоурел ничего не слышала. Она смотрела, как доктор Болт продолжает службу, но все, что он говорил, казалось не громче бесшумных движений его носового платка — он все время вытирал лоб, проводил по щекам и снова по лбу.

Все остались на местах, только семья — Лоурел, Фэй — и Баллоки прошли вперед и встали в притворе позади гроба. Лоурел увидела, что церковь не вмещает всех, кто пришел. Везде по стенам стоял народ, затемняя цветные витражи окон: негритянский Маунт-Салюс тоже явился, и все чернокожие оделись в черное.

Вниз по ступеням хлынули все вместе. Гроб плыл впереди.

— И суждено было Ему спуститься туда, откуда Он вознесся, — сказала мисс Верна Лонгмайер, оказавшись внизу. — Разодрана посередине. — Обеими руками она по казала, как рвут ткань по шву. — Гефсиманский сад, — добавила она и с победоносным видом повернулась и пошла в другую сторону.

Каждая машина почему-то задевала изгородь и звякала, въезжая на кладбище. Процессия прошла в чугунные ворота, коленопреклоненные ангелы и переплетенные виноградные лозы на них поблескивали темно, как паточные леденцы. Впереди, на вершине холма, толпились крылатые ангелы и статуи почивших граждан в старомодных одеяниях; они стояли, словно на перекличке, среди колонн, обелисков и елей, напоминая дружную компанию туристов — пассажиров на палубе корабля, где все друг друга знают, — степенные участники небольшой провинциальной экскурсии, собравшиеся в путь, который потом будет им сниться.