Дочь моего мужа: нужна ли дедушке внучка? - [6]

Что ж, это было и в самом деле неплохо. В доме хоть шаром покати, а Жанне вдруг ужасно захотелось есть. Так всегда бывало, когда она нервничала.

Да и утром не придется бежать за продуктами, чтобы приготовить завтрак… Интересно, когда Надя проснется?

Жанна развеселилась. Надо же, у нее просыпается материнский инстинкт!

Чуть погодя приехал Гриша Шнайдер и привез продукты. Жанна поставила разогреваться цыпленка с макаронами и заглянула в гостиную. Надя лежала с открытыми глазами и испуганно смотрела на нее.

— Здесь кто-то был. Папа?.. — спросила она.

— Да уж… папа. Нет, не волнуйся так. Это еду привезли, — ответила Жанна. — Я ужасно голодная. Поужинаешь со мной еще раз?

— Вам приносят еду? — искренне удивилась девочка.

— Это наши знакомые. У них свое кафе. Рита, хозяйка, очень хороший человек. К тому же мой муж просил ее заботиться обо мне. Наверное, боится, что я останусь голодная, — с улыбкой ответила Жанна.

И тут же подумала: «Как внимателен ко мне всегда Матвей! Интересно, каким он будет с Надей? И возможно ли, чтобы Матвей, такой образцово-показательный муж, произвел на свет ребенка, о котором не желает заботиться?»

— Ну, будешь кушать? Только накинь халат! — Жанна протянула девочке свой домашний халатик, надев который Надя стала выглядеть совсем маленькой и беззащитной. — Ешь! Только осторожно, не обожгись. Цыпленок очень горячий. Да не смотри так испуганно. Мы с тобой вдвоем, и никто сегодня к нам не придет.

Они сидели за столом друг против друга. Надя молча водила вилкой по тарелке.

— Поешь, это помогает, когда нервничаешь. Уж мне-то поверь, — сказала Жанна, расправляясь с цыпленком.

— Я не очень люблю макароны, — пробормотала Надя. — Вообще люблю, но не каждый день.

— Да, макароны каждый день — это действительно чересчур. А что ты любишь? Кстати, ты можешь есть только цыпленка.

— Спасибо. Я не знаю, что я люблю. В интернате в основном давали гороховый суп и манную кашу, — сказала Надя и принялась за еду.

Жанна почувствовала себя неловко. Судя по тому, как спокойно девочка говорила об этом, ни у тетки, ни в интернате ее особо не баловали.

— А что это был за интернат?

— Номер двести сорок шесть, — не прекращая жевать, ответила Надя.

— Тебя мама туда отдала? — спросила Жанна.

Надя помотала головой:

— Нет, тетя меня отвезла туда, когда мама попала в больницу. Мама плакала и сказала, что мы больше не увидимся.

Надины глаза потемнели, и она уставилась на тарелку.

— Мама меня любила, — выдавила она после паузы. У меня кукла с собой, которую она сама для меня сделала. В сумке. Показать?

— Да. Но сначала давай доедим. А потом вымоем руки, чтобы не запачкать твою куклу. Что ты будешь на сладкое?

Потупив глаза, девочка сказала:

— Не знаю. Что ты хочешь.

Это было первое «ты», которое она произнесла.

* * *

— Доброе утро! — Жанна раздвигала шторы в гостиной. — Солнышко уже высоко, и оно говорит: «Вставай, Надя! Наступил новый день. Если не поторопишься, то проспишь все самое-самое!»

Жанна обернулась. Надя сидела на кровати, жмурясь от яркого света.

— Доброе утро! А что «самое-самое», Жанна? Можно, я тебя буду так называть — Жанной?

— Ну, что… Почему нет, если меня так зовут? Вначале мы, конечно, умоемся. Потом позавтракаем и приберем. Помнишь, как в «Маленьком принце»: «Встал поутру, умылся, привел себя в порядок — и сразу же приведи в порядок свою планету»?

— Я ничего не знаю про маленького принца, — сказала Надя. — И разве убирать — это «самое-самое»?

— Убирать — это то, без чего «самого-самого» просто не будет. Не может быть красоты и радости там, где беспорядок и грязь. Так что от уборки никуда не денешься. Зато потом мы сможем выложить узоры из камешков. Это вообще-то японская традиция, но мне она очень нравится. Встаешь утром и прислушиваешься к себе и к миру вокруг. А потом выкладываешь узоры у порога своего дома. И не простые, а такие, чтобы были похожи на наступающий день. И ты знаешь… Некоторые японки могут выкладывать такие узоры, что наступающий день становится лучше. А я выкладываю узоры в своей комнате. Хочешь посмотреть?

— Очень-очень. И еще, расскажи мне про принца.

— А про принца мы с тобой почитаем — после уборки и узоров. Ну, а потом, конечно, гулять. В лес и на пруд! Вот тебе и будет самое-самое! Но это потом. А сейчас — в душ и завтракать!

* * *

— Для начала мы распакуем твою сумку, — предложила Жанна, как только они покончили с десертом.

— Может, не надо? Вдруг твой муж, то есть мой папа, не захочет, чтобы я здесь осталась?

— Давай пока не будем об этом, — сказала вслух Жанна, а про себя, в который уже раз, подумала: «Это не может быть правдой. Надя не может быть дочерью Матвея». И сама не заметила, как у нее вырвалось:

— А куда ты пойдешь, если?.. — И тут же остановилась. Она готова была откусить свой язык, но Надя все поняла и, подумав, ответила:

— Обратно в интернат. Тетя Лена и дядя Саша уехали. Она обещала, что потом, когда уладит свои дела, обязательно меня навестит, но я думаю, что на самом деле она никогда не вернется.

Жанна погладила девочку по голове. Не укладывалось в голове, что такой маленький ребенок просто предоставлен сам себе.