Дочь короля - [6]

Какой-то оборванец протиснулся сквозь толпу.

– Хлеба! – крикнул он. – Нас душат твои налоги, мы умираем с голоду!

Мушкетеры пришпорили коней, намереваясь схватить наглеца. Земляки поскорей утащили его с глаз долой, и он исчез в толпе. Отчаянные крики бунтаря стихли, напоследок он пробормотал приглушенное проклятие. Король не удостоил эту сцену вниманием. Следуя примеру его величества, все притворились, будто ничего не произошло.

Его величество сел в портшез, даже не ступив на землю или на персидский ковер.

Во втором портшезе устроилась мадам де Ментенон, бледная и бесцветная, в черном платье, с незатейливо убранными волосами. Ходили слухи, что, когда король тайно обвенчался с нею или, как полагали некоторые (и была убеждена мадам), сделал ее своей любовницей, она была необычайно хороша собой и необычайно остроумна. «Интересно, – думала Мари-Жозеф, – ей делают комплименты в надежде на благосклонность?» Насколько знала Мари-Жозеф, мадам де Ментенон не искала ничьей благосклонности, уповая лишь на короля и Господа Бога, каковых она не разделяла, а ее благосклонностью пользовался всего один придворный, герцог дю Мэн, которого она любила как сына.

Граф Люсьен возглавил маленькую процессию из двух портшезов, двинувшуюся по деревянному настилу к причалу. Он немного прихрамывал, глухо отбивая тросточкой ритм по персидскому ковру.

Носильщики отнесли портшез мадам де Ментенон в сторону, ожидая, когда можно будет стать на полагающееся ей место в процессии, ведь тайная супруга короля носила всего лишь титул маркизы.

Придворные попарно развернулись, следуя за королем: первым прошествовал овдовевший великий дофин, монсеньор, единственный законнорожденный прямой наследник его величества. Маленькие сыновья монсеньора, герцог Бургундский, герцог Анжуйский, герцог Беррийский, шли тотчас за ним.

Месье и мадам, Шартр и мадемуазель д’Орлеан, Лоррен и Мари-Жозеф вступили в череду придворных, следовавших за королем в строгом соответствии с титулом. Одна Мари-Жозеф была здесь лишней. Она ощущала одновременно благодарность к мадам и неловкость, ведь это было грубым нарушением этикета, а когда Мари-Жозеф проходила мимо герцогини Мэнской, та бросила на нее злобный взгляд.

Королевский галеон покачивался на волнах у дальнего конца причала с убранными парусами, его тяжелые снасти поскрипывали. С кормы словно срывались сияющие золотом солнечные кони Аполлона, и движение корабля вселяло в них призрачную жизнь.

Легкий ветерок донес из гавани запах соли и водорослей. Королевский штандарт затрепетал было на мачте, а потом снова вяло опал в жарком воздухе. Матросы стали выгружать на причал вещи Ива: ящики со снаряжением, мешки и сумы, зловещий сверток, смутно напоминавший тело в саване.

Ив стремительно сбежал по сходням. Мари-Жозеф тотчас его узнала, хотя, когда они расстались, он казался наивным неотесанным юнцом. Теперь перед нею был взрослый мужчина, красивый, элегантный и суровый в своей длинной черной рясе. Ей хотелось кинуться к нему навстречу через весь причал, броситься на шею, но Сен-Сирская школа и Версаль научили ее обуздывать чувства.

Шестеро матросов медленно спустились по сходням, склоняясь под тяжестью сети, которую они несли на шестах. В сети покачивалась позолоченная ванна. Дойдя до оконечности узкого настила, Ив положил руку на край ванны, останавливая ее колебания. К нему присоединился капитан галеона, и вместе они двинулись вдоль причала. Ив не выпускал края ванны, то ли оберегая ее содержимое, то ли не желая и на миг с ним расстаться.

И тут в небе, над головой собравшихся, поплыла пленительная мелодия, пропетая чьим-то нежным голосом. Ее прелесть, столь неожиданная в это мгновение и в этом месте, ошеломила Мари-Жозеф. Никто в королевской свите не осмелился бы запеть здесь и сейчас, не получив приказа его величества. Наверное, запел кто-то из команды галеона, кто-то, кто выучил этот прекрасный мотив в чужедальних краях.

Ив подошел ближе. Он опустил руку в ванну, глубоко под воду. Песня внезапно смолкла, и воздух взорвался рычанием и фырканьем.

Придворные тесно обступили портшез его величества. Мари-Жозеф оказалась в толпе рядом с мадам, и та незаметно пожала ей руку.

– Ваш брат вернулся, все хорошо, все опасности позади, – прошептала мадам. – Остальное не важно.

– Он вернулся, все опасности позади, и он доказал свою правоту, – едва слышно произнесла Мари-Жозеф на ухо мадам. – Вот что было важно моему брату.

Ив и матросы приблизились к королю и остановились у самого края персидского ковра. Матросы не ступили на ковер; носильщики не сошли с него на доски настила.

– Отец де ла Круа… – произнес граф Люсьен.

– Месье де Кретьен… – откликнулся Ив.

Они обменялись поклонами. Ив тщетно пытался скрыть гордость и торжество за деланым бесстрастием. Он обвел взглядом придворных Людовика. Они собрались здесь, на грязном причале, словно в Мраморном дворе Версаля, ради него, Ива. Мари-Жозеф улыбнулась: ей льстило, что брат занял высокое положение королевского натурфилософа, исследователя и путешественника. Она ожидала, что он улыбнется ей в ответ, отметив, возможно с удивлением, что она тоже добилась успеха в Версале за столь малое время.