Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия - [34]

– Любовница морского дьяво… – заорал тот, но проснулся и прервал реплику, увидав, кто его выкинул.

– Топай к лохани, – сказал кок, – заодно руки помоешь.

Микки добрёл до указанного места и принялся драить сковороды и котелки. На грязную посуду он глядел с тоской, а на Джейн со злобой.

Та, не обращая внимания на Вонючку, принялась за рассказ. Обстоятельно обшарив свою память, Джейн вытащила все, что могла, о двух сравнительно мелких эпизодах Наполеоновских войн, когда Англия дважды принуждала Данию покориться своей воле. Первый раз просто выйти из союза с Россией и Швецией (против Англии, конечно), а второй раз отдать Англии свой флот (чтобы Наполеону не достался). Учитывая, впрочем, что во время второй войны Копенгаген почти весь сгорел – сорок тысяч ракет Конгрива[28] по городу выпустили, не шутка, – для датчан такое событие вряд ли было мелким. Джейн даже пожалела, что утром не разглядела город: интересно, отстроили его датчане после пожара или нет?

– Да, умели воевать тогда, – заметил боцман, – приплыли, все сделали и обратно. Джонни, может, ты ещё и «Гамлета» в театре смотрел? Я-то только его пьесу видел о том, как два итальянских лорда враждовали, их дети полюбили друг друга, да в итоге и пошли на тот свет самым грешным путём.

Джейн не видела «Гамлета» в театре, зато читала и пересказала камбузному клубу сюжет трагедии. Философские размышления Гамлета она безобразно сократила, зато досочинила подробности боевых сцен, а также утопления Офелии. А уж когда дошло до призрака, Джейн вспомнила все вечерние издевательства Лайонела, с его рассказами о привидениях и оборотнях, и растянула скромную шекспировскую сцену на пятнадцать минут. «Может, призрак приснится Микки?» – мстительно подумала она.

– Все ясно, – заметил боцман, когда Джейн, устами Фортинбраса, отправила Гамлета в королевскую усыпальницу, – сошлись подлец да рохля, а все умному осталось. Это тебе урок, Джонни, если надо, так первым бей, не тяни. Если бы Гамлет дядю сразу шпагой наколол, когда узнал, что тот его отца угробил, тогда сидел бы на троне, и Офелию не пришлось бы из омута вытаскивать.

Моряки согласно кивнули: да, так оно и есть. У кока оказалось своё объяснение шекспировскому сюжету.

– А мне теперь все понятно стало с Копенгагеном. Ведь зачем Гамлета в Англию послали? Дань с нас собирать. Ну, когда нужда припрёт, кому угодно заплатишь, лишь бы выжить. Главное, должок не забыть. Вот мы и вспомнили. Послали лорда Нельсона, он полгорода сжёг. Датчане обещали заплатить, но узнали, что адмирал погиб, и деньги зажали. Пришлось весь город сжигать и флот уводить, в счёт долга. Так ведь было, Джонни, на самом-то деле?

Джейн ответила, что не знает, а про себя подумала: жаль, я не Лайонел, он лучше разбирается в политике и, наверное, смог бы правильно ответить.

Разговор перекинулся на нынешнюю войну. Моряки судачили: можно ли так же просто поджечь из пушек Петербург, как Копенгаген, и увести русский флот. Джейн пришлось отвлечься от обсуждения, она вспомнила, что должна подать джентльменам вечернюю выпивку. «Хорошо, что моряки подают её себе сами», – подумала она.

* * *

Выполнив обязанности стюарда и убедившись, что все джентльмены корабля, включая капитана, беседуют в кают-компании, Джейн опять заперлась в облюбованной умывальне первого класса. На этот раз она смогла вымыть водой и лицо, и руки по плечи, и шею. Осмелев, Джейн даже несколько намочила носовой платок и обтёрла тело, стараясь хоть чуть-чуть победить въевшиеся камбузные запахи.

Разница, пожалуй, была только одна: умываясь дома, Джейн никогда не прислушивалась в страхе к шагам за дверью умывальни. Ей даже почудилось сквозь плеск воды, когда споласкивала голову, что кто-то подошёл и дёрнул за ручку. Нет, почудилось, наверное. Дёрнули и отошли.

Вода так освежила Джейн, что она чуть не стала насвистывать. «А ведь бывают дети, которые не любят умываться, – подумала она. – Всех грязнуль – на три дня на камбуз. Нет, это жестоко, на один день!»

Джейн взглянула в зеркало. На неё глядел юнга Джонни, явно не Всезнайка, а Задохлик. Лицо юнги осунулось, под глазами была синева. «Странно, по глазам вроде ещё не колотили», – с грустным любопытством подумала Джейн. Подтёрла брызги на полу и открыла дверь.

На пороге умывальни стоял капитан Тремэйн.

И Джейн, и капитан были удивлены примерно одинаково. Но если Джейн, кроме изумления, ещё и испугалась, то капитан был возмущён. А молчал потому, что не мог найти подходящих слов для этого чувства.

Наконец он вымолвил с непередаваемым сарказмом:

– L’egalité a la latrine, l’egalité a la guillotine. (Равенство в уборной – равенство на гильотине, фр.)

И приготовился раскатать наглеца следующей фразой, на языке, понятном британскому юнге. Но Джейн, секунду назад готовая пролепетать «простите, сэр», неожиданно сказала:

– Pardon, monsier, mais la latrine ce n’est pas la Convention Nationale. (Пардон, мсье, но уборная – это не Конвент.)

Капитан застыл, а потом расхохотался. Гнев испарился, и Джейн тоже улыбнулась. Правда, смеяться не рискнула.

– Ты что, джерсеец? – спросил капитан[29].

– Нет, – ответила Джейн, – я из Портсмута. Я очень хотел вымыть лицо тёплой водой.