Дочь хранителя тайны - [9]

Она вырулила на крут подъездной дорожки. Вблизи стало очевидно, что дом пребывает в довольно плачевном состоянии. Деревянные рамы щетинились струпьями краски, одно из окон третьего этажа заколочено, разбитые стекла заделаны фанерой. Каролина вышла из машины. На ней были старые ботинки, которые давным-давно валялись в шкафу; она схватила их вчера ночью, в спешке не сумев найти сапоги. Под тонкими стертыми подошвами ощущался гравий, ступни у Каролины мгновенно заледенели. Она перекинула через плечо сумку с самым необходимым для ребенка – подгузниками, теплой молочной смесью в термосе, – взяла в руки коробку и вошла в здание. По обе стороны от входной двери висели фонари из освинцованного стекла со слоем вековой грязи. Была еще внутренняя дверь с матовым стеклом, а дальше – вестибюль, отделанный темными дубовыми панелями. Теплый воздух, пропитайный запахами пищи – морковка, картошка, лук, – ударил в нос, закружил голову. Каролина робко двинулась вперед. Половицы скрипели при каждом ее шаге, однако никто не появлялся. Ветхая ковровая дорожка, стелясь по широким доскам пола, вела в заднюю часть дома, к приемной с высокими окнами и тяжелыми шторами. Каролина села на краешек истертого бархатного дивана, пристроила коробку рядом с собой и стала ждать.

В комнате было очень жарко. Каролина расстегнула пальто. Она по-прежнему оставалась в сестринской форме, а когда провела ладонью по влажному лбу, поняла, что забыла снять и накрахмаленную белую шапочку. Подскочив с кровати по звонку доктора Генри, она оделась наспех, вылетела в снежную ночь и с тех пор ни на секунду не перевела дух. Каролина отколола от волос шапочку, сняла ее, аккуратно свернула и закрыла глаза. Где-то в отдалении позвякивали столовые приборы, гудели голоса; наверху, отдаваясь эхом, стучали шаги. Каролина в полудреме увидела родителей: мать готовила праздничный обед, а отец работал в мастерской. Ее детство было одиноким, иногда даже чересчур, но она все равно многое помнила: кокон своего одеяла, подоткнутого со всех сторон материнскими руками, коврик с розами под босыми ногами, звучание родных голосов.

Вдалеке прозвенел звонок, дважды. Вы нужны мне срочно, крикнул доктор Генри, напряженно и требовательно. Каролина, наспех соорудив для новорожденного нелепое ложе из подушек, бросилась к нему и поднесла маску к лицу его жены, и тогда второй близнец, крохотная девочка, ворвалась в этот мир и многое запустила в движение.

В движение. Да, и тут ничего не поделаешь. Даже здесь, в тишине, на диване, Каролину не оставляло чувство, что все окружающее невероятно зыбко и покоя больше не будет. «Неужели свершилось? – рефреном звучало у нее в голове. – Сейчас, после стольких лет?»

Ибо ей шел тридцать второй год, и она очень долго ждала, когда же начнется ее настоящая жизнь. Не то чтобы она так это формулировала, но с раннего детства ощущала, что судьба ее будет необыкновенной. Придет миг – она его сразу узнает, – и все изменится. Каролина мечтала стать великой пианисткой, но освещение школьной сцены было совсем не таким, как дома, и она цепенела в его безжалостных лучах. Затем, после двадцати, когда подруги из медицинского училища начали обзаводиться семьями, Каролине тоже встречались молодые люди, достойные восхищения, в особенности один – темноволосый, бледный, с густым смехом. В тот романтический период жизни она надеялась, что он – а поскольку он не позвонил, то кто-нибудь другой – преобразит ее существование. Однако годы шли, она целиком погрузилась в работу – вновь без намека на отчаяние. Она твердо верила в себя и свои возможности. Не в ее натуре столбенеть посреди дороги, гадая, не остался ли включенным утюг и не вспыхнул ли в доме пожар. Она просто работала. И ждала.

И запоем читала – сначала романы Перл Бак [2], а затем все, что только могла отыскать о Китае, Бирме, Лаосе. Выпуская книгу из рук, иногда мечтательно смотрела в окно своей простенькой квартирки на окраине города и видела себя в другой жизни, экзотической, трудной, но полной свершений. Ее клиника в зарослях джунглей или у моря будет очень простой, с белыми стенами, непорочно мерцающая, как жемчужина. Больные будут ждать своей очереди снаружи, сидя на корточках под кокосовыми пальмами. Каролина обо всех позаботится. Исцелит. Преобразит их жизнь и свою.

Зачарованная волшебной картиной, Каролина, на волне фанатичного рвения и энтузиазма, подала документы на место во врачебной миссии. А в конце лета, ярким выходным днем, отправилась на автобусе в Сент-Луис, на собеседование. Ее внесли в список кандидатов на отправку в Корею. Поездка все откладывалась, затем и вовсе отменилась, и Каролину переместили в другой список, бирманский.

Она все еще с замиранием сердца проверяла почту и мечтала о тропиках, когда в клинике появился доктор Генри.

День был самый обычный, – как говорится, ничто не предвещало. Стояла поздняя осень, сезон простуд, приемная битком, все приглушенно кашляют, чихают. Вызывая очередного пациента, пожилого джентльмена, Каролина почувствовала, что и у нее неприятно саднит горло. Кстати, состояние бедняги потом ухудшилось, простуда перешла в пневмонию, которая в конце концов и свела его в могилу. Руперт Дин. У него шла кровь носом, и он прижимал к лицу платок, а услышав свое имя, медленно поднялся с кожаного кресла, заталкивая в карман запятнанный платок. Затем подошел к столу и протянул Каролине фотографию в синей картонной рамке, черно-белый портрет, слегка подретушированный красками: женщина в персиковом свитере. Вьющиеся волосы, голубые глаза. Эмельда, жена Руперта Дина, к тому времени двадцать лет как покойница.