Дочь Генриха VIII - [71]

Люди понимали, что ежели начали с маленьких религиозных общин, то когда-нибудь придет черед и крупных. Ненасытные аппетиты короля и Кромвеля не будут удовлетворены, пока последний сочный плод не будет сорван с дерева. А некоторые более вдумчивые люди, среди них был и вождь восстания Роберт Аск, были до глубины души потрясены грядущим уничтожением всего, что было в их крае красивым и древним и, следовательно, невосполнимым. Был распущен слух, что после падения монастырей у всех приходских церквей по приказу Кромвеля отберут их богатые реликвии, и это подлило нового масла в огонь восстания.

Правда, не все мятежники руководствовались только такими альтруистскими соображениями. Были среди них и крестьяне, противившиеся законам об огораживании общинных земель, лишавших их средств к существованию путем превращения пахотных земель в пастбища для овец, и, как в каждом подобном движении, среди его участников было немало таких, кто присоединился к нему от нечего делать или просто радуясь возможности насолить властям.

Но в основном ими руководил гнев против религиозных нововведений, который возгорелся с одинаковой силой в груди как священников, так и мирян, а в Йоркшире они даже звали себя пилигримами и носили специальную кокарду, на которой были вышиты пять ран Христовых. Под руководством Роберта Аска, адвоката с необычайно благородным характером, пилигримы требовали, чтобы все их святые места были восстановлены и больше не подвергались разрушению; чтобы Кромвель и другие члены Тайного совета, которых они описывали как «людей низкого происхождения и с подмоченной репутацией», были удалены со своих постов и чтобы Кранмер, Лонглэд и другие «еретики-епископы» были лишены своих кафедр. И несмотря на тот факт, что тремя месяцами раньше Мария собственноручно подписалась под статьей присяги, объявлявшей ее незаконнорожденной, пилигримы шумно требовали, чтобы парламент узаконил ее положение и вернул по праву принадлежавший ей титул.

Восстание в Линкольншире разгоралось медленно, как сырые дрова, из-за отсутствия руководства, но йоркширцы, которых трудно разозлить — правда, если они разозлятся, то становятся страшными в своем гневе, — действовали согласованно, полностью подчиняясь Аску.

Первоначальная ярость короля против тех, кто осмелился поднять голос и руку на его власть, переросла в твердую решимость истребить весь этот сброд. Правда, они заявляли о своей преданности лично ему. Они хотели не смены монарха, а просто пересмотра его религиозной политики. Генрих цинично улыбнулся. Неужели они и правда думали, что смогут обмануть его этими благопристойными речами? Когда рядом с домом человека складывают стог сена, неужели он будет надеяться только на провидение, что какая-нибудь горячая голова не подожжет его, поставив тем самым под угрозу и его жизнь, и все его имущество?

Вся решимость короля, все его тонкое искусство управлять государством, впитанное им еще в юности от великого мастера этого дела, собрались воедино, чтобы достойно встретить этот самый острый кризис за все время его царствования. Пилигримы подошли к Донкастеру. Туда был снаряжен Норфолк с сильным отрядом, чтобы встретить их и, по возможности, задержать. Ему были даны инструкции использовать все свое умение, чтобы как-то умиротворить их. Любое выигранное время шло на пользу королю, ибо он не держал постоянного войска для защиты Лондона. Каждый час, который мятежники проводили в пустых разговорах, вместо того чтобы продвигаться на юг, становился часом, за который король собирал новые свежие силы под свои знамена, даже если это были убийцы и бандиты, выпущенные из тюрем.

Некоторые из наиболее робких министров Генриха, боясь повторения той резни, которая была учинена во время войны Алой и Белой розы, попытались уговорить его уступить требованиям пилигримов. Он обрушился на них с такой грубой бранью, что они сочли за благо поскорее убраться с его глаз. Неужели эти законченные идиоты могли вообразить, что Генрих Тюдор, который открыто противостоит папе римскому и императору и заставил их, как побитых собак, расползтись по своим конурам, задрожит, как испуганная баба, перед лицом банды невоспитанной деревенщины и кастрированных монахов?

То, что армия, о которой он говорил с таким пренебрежением, была грозной силой, вполне способной противостоять его отрядам, он отказывался признавать даже перед лицом своего трусливого государственного секретаря.

Королева же была опечалена вестью о восстании. Оно бросило первую тень на их брак. Со времени той тихой церемонии в мае она была, как ни странно, счастлива. Девушки поколения и положения Джейн воспитывались вовсе не на фантастических идеях о том, что замужество — это в основном вопрос любви, а уж в ее случае дорожка к браку была прямой и ясной с того самого момента, как Генрих впервые остановил на ней свой оценивающий взгляд. Сама мысль о том, что в этом деле следует учитывать какие-то личные чувства, была так же невообразима для всех заинтересованных лиц, как возведение еретика на папский престол. И Джейн, исполненная покорной благодарности за то, что она была возвышена над всеми прочими женщинами и что теперь она может облачить всю свою семью в сверкающие одежды славы, со спокойной душой отдалась своему венценосному жениху, твердо намеренная исполнить свой долг жены и королевы.